(«Какая самая яркая звезда на небе?» – «Солнце»). Отклик на передачу был колоссальным – Эн-би-си получила 24 000 писем, а комиссар Главной лиги Кеннесо Лэндис сказал Бергу: «За тридцать минут ты сделал для бейсбола больше, чем я за все время нахождения на своем посту». Излишнее внимание порой даже раздражало Берга. Так, во время его редких появлений на поле болельщики на стадионах соперников забрасывали его вопросами («Эй, Берг, как правильно: моржей или моржов?»). Но после той радиовикторины Берг стал настоящей знаменитостью наряду с братьями Маркс, Нельсоном Рокфеллером и Уиллом Роджерсом. Каждый раз, когда Франклин Делано Рузвельт присутствовал на игре Washington Senators, он махал кетчеру с трибун, а товарищи по команде вспоминали, что Берг держал в своем шкафчике смокинг для послематчевых вечеринок в иностранных посольствах. (Благодаря своим лингвистическим способностям Берг оказался весьма популярен на таких мероприятиях. По словам одного репортера, Берг «целовал больше дамских ручек, чем сам Валентино».) Лучшей жизни Берг и пожелать не мог: хороший заработок, короткий рабочий день, свободное время, комфортабельные отели. Он так и сказал однажды в интервью: «По мне, так лучше быть бейсболистом, чем президентом банка или судьей Верховного суда США».

Как ни парадоксально, но слава лишь усилила ореол таинственности, окружавший Мо. Даже друзья не знали, где он жил в межсезонье, и только одному товарищу по команде удалось побывать у него дома. (Он рассказывал, что у Берга валяется больше газет, чем в редакции The New York Times.) В тот период Берг также заслужил репутацию, возможно справедливую, соблазнителя замужних женщин – светских дам, которые не собирались втягивать его в серьезные отношения. Однако никто не знал этого наверняка, поскольку он никогда ни словом не обмолвился о своих любовных похождениях, да и вообще о чем-то личном. Из-за такой скрытности товарищи по команде подшучивали над ним: «Может, ты шпион, Мо? В этом все дело?» Он лишь загадочно улыбался и незаметно исчезал.

Последней командой, с которой Берг подписал контракт, была Boston Red Sox – отчасти потому, что он обожал бостонские рестораны, театры и книжные магазины. К работе он подходил практично – ограничивался играми только в те дни, когда у него не болели колени и он чувствовал себя бодрым. Лишь так он мог выступить достойно и поддержать легенду о Мо Берге. Со временем он также разработал несколько простых, но эффектных трюков. Он всегда старался появляться на стадионе в Женский день, и, если кто-то посылал легкий мяч, который пропускал бэттер, он держался за маску до последней секунды, а затем подбрасывал ее в воздух, ловил мяч в перчатку и хватал маску другой рукой. Девушки визжали от восторга.

Несмотря на всю свою популярность в Бостоне, к своему пятнадцатому сезону в 1939 г. Берг уже почти ни на что не годился. В том году он участвовал всего в 14 матчах и каждый раз, выходя на поле, старательно изображал смятение. «Давненько здесь не был, ребята, – говорил он товарищам по команде. – Как тут насчет страйков?» В том сезоне в Boston Red Sox появился способный новичок Тед Уильямс, и однажды Бергу повезло – он поймал немыслимый мяч, отскочивший от загородки. После того как товарищ по команде втолкнул неуклюжего кетчера в «дом», Берг перевел дыхание, повернулся к Уильямсу и сказал: «Вот так их надо бить, Тед. Надеюсь, ты все понял».

30 августа того же года самый популярный посредственный игрок в истории бейсбола элегантно завершил свою карьеру. В тот день Boston Red Sox противостояли питчеру Фреду Хатчинсону из Detroit Tigers, и свой последний мяч в Главной лиге Берг выбил, отправив его на верхний ярус левой трибуны; это был всего лишь шестой хоум-ран за всю его карьеру. «Когда Могучий Мо бежал по базам, некоторые обозреватели на трибуне для прессы саркастически шептались, что бедняга Хатч подвергся максимальному унижению, – писал один репортер. – Столь эффектно отправив мяч за пределы поля, профессор Берг, по их мнению, продолжил удачную серию на бите, а после его первого за несколько лет хоумрана Хатчинсона было впору эвакуировать в безопасное место».

Все с удовольствием наблюдали, как Мо, пыхтя, обегал базы – в последний раз. Но долго наслаждаться моментом Бергу не пришлось. Неделей ранее нацистская Германия и Советский Союз подписали свой пресловутый пакт о ненападении. Менее чем через два дня после невероятного хоум-рана Берга Германия вторглась в Польшу и развязала Вторую мировую войну. «Европа в огне, корчится на костре, который разжигает Гитлер, – причитал Берг еще летом. – А что делаю я? Сижу в загоне для питчеров и рассказываю им в перерывах анекдоты». В конце концов он решил, что его отец был прав: в жизни есть вещи поважнее бейсбола.

Глава 8

На грани

Поскольку Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну только в конце 1941 г., обеспокоенные американцы вроде Мо Берга могли лишь издалека наблюдать за событиями. Тем не менее некоторые из них все же стали свидетелями паники первой стадии войны, включая сына посла США в Лондоне Джозефа Кеннеди – младшего.

Фактически для Джо это была уже вторая европейская война. Будучи студентом Гарварда, Кеннеди был одним из тех типичных для университетов Лиги плюща баловней, которых Мо Берг презирал в Принстоне: у Джо имелись штатный камердинер и частные репетиторы по всем предметам, а каждый месяц он получал «на карманные расходы» до 150 долларов (сегодня это 2800 долларов). Тем не менее он был серьезным студентом и, написав в 1938 г. дипломную работу о гражданской войне в Испании, решил заняться международной политикой. Идея устроиться на работу к отцу в Лондон противоречила законам США о семейственности, поэтому Кеннеди-старший отправил Джо в ознакомительную поездку по континенту – в Варшаву, Ленинград, Копенгаген, Прагу. Особенно сильное впечатление на него произвел Берлин: Джо увидел угрозу в усилении немецкой армии и сообщал, что нацисты «развернули самую мощную пропагандистскую кампанию из всех, что я когда-либо наблюдал». Путешествуя по северной Франции на кабриолете Chrysler со своей сестрой Кик (Кэтлин), Джо проехал в нескольких километрах от неприметной деревеньки Мимойек с населением 50 человек. Джо вряд ли обратил внимание на это место, но вскоре название Мимойек станет прóклятым для клана Кеннеди.

Во время семейного отдыха после этого путешествия Джо увлекся новым видом спорта, бобслеем, и почти установил мировой рекорд скорости на опасной трассе, где до того погибло несколько человек. Затем он сломал руку, спускаясь на лыжах по невероятно крутому склону, и вернулся в Лондон, чтобы восстановить силы. Однако вскоре его снова одолело беспокойство: ему все больше хотелось поехать в Испанию, где уже третий год шла гражданская война. Джо не говорил по-испански, но стремился продолжить работу над темой своего диплома, собственными глазами увидев конфликт, в котором победившая на всеобщих выборах, но непрочная коалиция коммунистов и анархистов противостояла правой хунте монархистов и военных во главе с Франсиско Франко. Отец Джо наложил вето на эту затею, отчасти потому, что у Джо был дипломатический паспорт, а это означало, что, если он попадет в беду, в это дело окажется втянут Госдепартамент США. Больше того, это была грязная и кровавая война, которая сопровождалась многочисленными случаями массовых убийств.

Джо не отступился и тайком получил обычный паспорт. Несколько недель спустя, когда Кеннеди-старший ненадолго отлучился в Бостон, Джо сбежал в Испанию. Получив телеграмму из Валенсии, отец изобразил гнев, но на самом деле храбрость сына ему понравилась. Он даже убедил несколько газет освещать приключения юноши; одна из них окрестила его «дон Хосе».

К тому времени, как Джо прибыл в Испанию, войска Франко уже сровняли некоторые районы Валенсии с землей. Одичавшие собаки сбивались в стаи, и, хотя Джо в целом поддерживал Франко, ему было тяжело видеть, как пожилые женщины вынуждены прятаться в жалких убежищах – по сути, узких грязных тоннелях под руинами зданий. Многие тут превращались в фаталистов. Во время одного авианалета Джо, не веря своим глазам, наблюдал, как чистильщик обуви невозмутимо сидит на городской площади, спокойно полируя ботинки, в то время как вокруг него рвутся бомбы.