– Борис Николаевич, – сказал Рябов, – кандидатуру вашу обком изучил всесторонне. Производственные показатели отличные, руководитель вы примерный, член горкома, депутат горсовета… Предлагаем вам перейти на новую работу – партийную с профессиональным уклоном. Будете заведовать отделом строительства Свердловского обкома.

Он к тому времени успел много что построить в Свердловске – от детсадов и школ до производственных цехов Химмаша и Верх-Исетского завода. Кидали его, как тогда говорили, на самые разные объекты – городу требовались новые современные здания. В те годы Свердловск не мог похвастаться впечатляющим архитектурным обликом – о том, что это заповедник конструктивизма, знали в те годы только специалисты-искусствоведы. Двухэтажные купеческие особнячки, построенные немецкими военнопленными дома, торопливо возведённые хрущёвки, сталинский ампир фрагментами и тот самый, неоценённый пока ещё конструктивизм – таким был Свердловск 60-х.

«Всестороннее изучение» кандидатуры означало прицельный интерес начальства – руководители высшего звена довольно часто вырастали из строителей, и в этом была своя логика. Строители лучше других понимали, как всё строится, устраивается и выстраивается. Законы на производстве и в политике действовали тогда одни и те же. Все так делали.

Борис Николаевич предложение Рябова принял, хоть и жаль ему было расставаться с комбинатом – да и зарплата на новом месте была существенно ниже. Он воспринял новое назначение как вызов, очередную баньку, которую нужно было построить в рекордно сжатые сроки. Самый молодой – тридцать семь лет! – руководитель в обкоме… Впереди его ждали семь лет на посту «главного по строительству» в Свердловской области – за это время появились киноконцертный театр «Космос», ДК «Урал», Дом политпросвещения в Свердловске, ДК в Первоуральске и Нижнем Тагиле. В 1975 году Борис Николаевич Ельцин стал секретарём обкома КПСС, а в 1976-м по рекомендации Политбюро ЦК КПСС был избран первым секретарём Свердловского обкома. Отныне ему предстояло отвечать за всё, что происходит в области, и исполнять даже те постановления, которые были приняты задолго до того дня, когда он впервые вошёл в свой новый кабинет.

Все так делали – и делают.

5

Весной 1918 года власть в Екатеринбурге принадлежала Уральскому областному совету рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Днём 27 апреля, когда инженер Ипатьев восстанавливал здоровье на курорте, в дом на Вознесенском проспекте доставили особое распоряжение – от хозяев требовалось в двадцать четыре часа очистить помещение. Петроградские гости ещё не успели дочитать бумагу до конца, а вокруг дома уже вовсю кипело строительство: возводили высокий, чуть не в полздания, забор. Послали известие хозяину, и тот незамедлительно выехал в город – когда покидал курорт, буквально кипел от ярости, но чем ближе к Екатеринбургу, тем спокойнее и хладнокровнее становился. Перечить новой власти – бессмысленно. Что затевается в его особняке, неизвестно – но ведь немыслимо всего за сутки переехать из обустроенного дома! В первом этаже у инженера содержалась контора подрядных работ, во втором проживал он сам с семьёю. И как прикажете переменить целую жизнь в двадцать четыре часа?

Прибыв в Екатеринбург, инженер подал Совету протест – в спокойнейшем, но непреклонном тоне доказывал, что подготовить дом для новых обитателей, кем бы они ни были, требует времени. Пусть ему предоставят хотя бы двое, а лучше трое суток взамен указанного в распоряжении! Председатель областного совета Белобородов и председатель местного совета Чвекаев оба заметно нервничали, но спорить с Ипатьевым не стали, тот умел убеждать. Новые жильцы дома уже прибыли из Тобольска в Екатеринбург и дожидались приготовлений в вагоне поезда, на вокзале.

Спешно сколоченный высокий забор скрывал нарядный дом от прохожих и был так уродлив, что у инженера щемило сердце. Рядом с парадной лестницей появилась будка часового, всем, кроме размеров, напоминавшая собачью. Подозрения, намёки, слухи, суровый стиль официальных обращений, испуг петроградцев, которым срочно требовалось другое жильё, – всё это сложилось в мыслях инженера в сюжет вполне определённого толка. Он был человеком, чуждым сантиментов, да к тому же внимательно следил за последними известиями… Инженер Ипатьев полагал, что его прекрасный дом с хорошей репутацией был выбран в качестве временного пристанища для отрёкшегося от престола российского императора. Впервые он помыслил такое ещё по дороге с курорта в город, а теперь, когда разрозненные части картины сложили рядом и будто смазали клеем, как в детской игре, Ипатьев уверился в своих дерзких предположениях. И даже, будем честны, почувствовал нечто вроде гордости – не всякий дом выберут для жизни монарха: пусть и опального, преступного, но всё-таки государя-императора! Не всякий – а его, Ипатьева, выбрали. Что ж, пусть жилой дом Николая Ипатьева станет временным дворцом Николая Романова, после чего царское семейство перевезут ещё куда-нибудь – в Пермь, в Германию, в общем, всё равно.

Почему выбрали именно его дом, когда в Екатеринбурге имелись и куда более роскошные особняки? Николай Николаевич думал об этом, когда хлопотал над переездом и в особенности когда возвращался на курорт к жене, оставив успокоенных петроградцев на квартире своих близких друзей.

Скорее всего, дело было в его удачном расположении. Самая серёдка города, отличный обзор, неподалёку – станция железной дороги. Жильё удобное, места в доме хватит на большую семью – и на слуг, и на охрану. Бежать отсюда по-тихому не по плечу даже фокуснику.

Дом Ипатьева был построен горным советником Редикорцевым, мыслившим, как думается, о долгой жизни – здание возводилось добротное и прочное, на века. Проект был аккуратнейшим образом вписан в ландшафт – учитывал рельеф крутого склона Вознесенской горки. Та часть здания, которой дом был обращён к проспекту, получилась одноэтажной, противоположная – уже о двух этажах. Ладный, удобный особняк – живи да радуйся…

Через восемьдесят дней после отъезда инженера Ипатьева, в конце июля 1918 года, представители облсовета вернули петроградским гостям ключи от дома и разрешили вернуться на Вознесенский проспект. Те от предложения отказались – не зря по городу ходили слухи про Ипатьевский дом (теперь у него было собственное имя). Чей-то бывший слуга, а ныне красноармеец, охранял узников Ипатьевского дома и даже предлагал показать царя через замочную скважину. Рассказывали про выстрелы и крики в ночь с 16 на 17 июля, про вой собак, про тяжело идущий грузовик, вывозивший из дома непонятно какую тяжесть, про найденную в грязи драгоценную пуговицу и бриллиантовый крест… Петроградцы уехали из Екатеринбурга за неделю до того, как в город вошли белые и в доме Ипатьева временно разместился штаб командующего Сибирской армией, чехословацкого генерала Радолы Гайды. Моложавый, подтянутый, обладатель коротких по моде того времени усов, Гайда обедал за бывшим царским столом, изучал бумаги в кресле императора, а на раме одной из комнат заметил надпись – «17/30 аир. 1918». Первый день пребывания в заключении – понятный страх утратить чувство времени, когда не можешь ни от кого добиться ответа на вопрос: «Какое сегодня число?»

Инженер Ипатьев вернулся в Екатеринбург 1 августа, когда по приказу нового коменданта города полковника Шериховского уже началось расследование обстоятельств гибели венценосной семьи. Искали тела, свидетелей, ценности, подключали следователей, рыли землю в прямом и переносном смысле слова. Ключи от осквернённого дома Николай Николаевич с супругой получили из рук генерала Голицына, начальника гражданского управления, – и, когда зашли домой, это слово – «домой» – застряло у хозяина в горле.