Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На стене склада висит карта мира и большая школьная доска, где написано мелом: «В настоящее время готовятся отправки: в Гондурас, Гану, Никарагуа, Перу, Уганду». Там перечислены предметы, которые сейчас нужнее всего: марля, перчатки, кремы с антибиотиками, депрессоры для языка и стетоскопы.
Если едешь в отпуск, можешь взять с собой коробку с медицинскими принадлежностями – и превратить свой отдых в миссию по спасению жизней. Врачи, собирающиеся в другие страны, заходят сюда и получают медикаменты и принадлежности. Один врач, который ехал во Вьетнам, наполнил свой чемоданчик распылителями.
Благотворители могут взять на себя заботу о конкретном направлении: педиатрические товары, лечение ран, уход за здоровьем матерей, наложение швов, медицинские инструменты, штативы, средства личной защиты – перчатки, маски и тому подобное. Здесь стоят целые лохани с дыхательными трубками, воздуховодами для младенцев, детскими бутылочками, катетерами, прокладками для кормящих матерей и молокоотсосами. Акушерские аптечки включают все, что может понадобиться при родах.
Человек, который говорит, что это невозможно сделать, не должен мешать человеку, который это делает.
«Потерянные сыновья Судана» улыбались, когда палеты, нагруженные бинтами, марлей, медицинскими мазями, штативами, смотровыми кушетками, инвалидными колясками, носилками, каталками для перевозки больных, кроватями и матрацами, направлялись в Южный Судан. Они прошли мимо стены, на которой висела карта мира, вся истыканная булавками, указывающими те места, куда отправляются контейнеры, – в центральную Южную Америку, Африку и еще дальше. Карта штата Огайо пестрит другими булавками – они отмечают места, из которых приезжают добровольцы.
– Спасибо вам, спасибо! – говорили «потерянные сыновья», и голоса их были похожи на песню.
Им хотелось добавить еще что-нибудь к этому грузу. Они уселись за стол и стали писать письма. Медленно и тщательно они выводили слова надежды для людей, живущих по другую сторону океана.
«Этот дар от MedWish – только начало, – писал Маджир. – Продолжайте молиться и верить в Господа Всемогущего. Этот дар, я надеюсь, изменит многое в вашей жизни».
Лазарус Макхой на мгновение задумался, а затем написал слова, которые хотел услышать много лет назад, когда сам был мальчишкой в лагере беженцев:
«Я о вас помню».
Чтобы предложить помощь, зайдите на сайт www.medwish.org.
Жизнь всегда дает именно то, что нам нужно сейчас. И в любой момент у нас есть шанс благословить ее в ответ.
Есть чудесное высказывание первой американки – мастера дзен, Шарлотты Йоко Бек. Я держу его на своем рабочем столе, чтобы напоминать себе, что каждая неприятность, каждая проблема, каждый дорожный штраф, каждый начальник, каждая рытвина, каждый синяк, каждый вдох чему-то нас учит. «Каждое мгновение – гуру», – говорила Йоко Бек.
В каждом мгновении скрывается твоя миссия.
Сколько длится мгновение? Я слышала, что минута – это мгновение с рукоятками. Хватает 60 секунд, чтобы что-то изменить. Этому научил меня рак.
У медсестер и врачей, которые заботились обо мне, не было времени утешать меня. Им нужно было обслуживать других пациентов, но они старались сделать значимым каждое мгновение.
Когда я очнулась после хирургической биопсии, хирург пришел, чтобы ответить на мои вопросы. Перед тем как отойти от моей койки, чтобы проверить отчет по патологии и выяснить, действительно ли уплотнение, удаленное из моей груди, было раком, доктор Леонард Бржозовски сделал нечто такое, чего я никогда не забуду. Он легонько пожал пальцы на моей ноге. Это был краткий миг человеческого контакта, но мощный акт милосердия. Я была затянута в хирургический бюстгальтер, одета в тонкий больничный халат, и на мне были маленькие больничные носочки. Я чувствовала себя ужасно уязвимой. Это краткое пожатие помогло мне довериться ему – отныне и впредь, с того дня, когда мы с ним разделили этот великий момент.
В тот день, когда он снимал слои марли, обернутые вокруг моей груди, чтобы я могла впервые увидеть, как буду выглядеть после двойной мастэктомии, он сел рядом со мной на больничную койку. Он разворачивал их медленно и нежно, словно раскрывая хрупкий подарок. Он создал для меня священное мгновение – миг, когда я увижу свое новое тело. Он сделал это так, что ни я, ни мой муж не испытывали никакого дискомфорта, видя мою опустевшую грудь.
Была еще медсестра, которая звонила мне домой после операции. Она сказала, что хочет проведать меня, узнать, как мои дела. Возможно, это было в порядке вещей, но она сделала это с таким состраданием, что я ощущала его даже по телефону. Она сказала, что ей очень жаль, что мне пришлось пройти через рак.
В каждом мгновении скрывается твоя миссия.
В ходе своей работы и в те периоды, когда я была пациенткой и работала санитаркой «Скорой помощи», я разговаривала с медсестрами из палат для выздоравливающих, сердечников, педиатрических, гериатрических, травматологических отделений и «Скорой помощи». Все они рассказывали мне о трагедиях и комедиях этой работы, о том, как их постоянно дергают по сотне разных поводов, как им едва удается сходить в туалет, как они приезжают домой в одежде со следами крови и рвоты.
Медсестры – адвокаты пациентов, глаза и уши врачей, козлы отпущения для всех. Они могут позвать врача, но не могут заставить его как по волшебству явиться в палату. Моя сестра – медсестра, и она любит носить дома футболку, на которой написано: «Не будьте строги с медсестрами. Мы не даем врачам нечаянно убить вас».
Что же они получают в ответ? Их приветствуют возгласами «Эй ты… Послушай-ка… Как вас там… сестра Рейчел…» и разными другими словами, которые они не решатся повторять в силу своей доброты. Их также называют рыцарями капельницы и пульсом здравоохранения. В тех немногих случаях, когда я имела несчастье болеть, медсестры делали для меня все необходимое.
Шестнадцать лет назад, когда мне диагностировали рак груди, я не всегда была послушной пациенткой. Пришло время назначать сеансы химиотерапии, но я не хотела, чтобы они мешали моим волейбольным матчам. До меня еще толком не дошло, что у меня обнаружен опасный недуг. Я все оттягивала и оттягивала химиотерапию, потому что мне было страшно. Наконец медсестра посмотрела мне в лицо и твердо сказала: «Вам необходимо определить свои приоритеты». Я закатила истерику и потребовала назначить новую медсестру, но в глубине души понимала, что она права.
Когда препараты от тошноты перестали мне помогать, моя медсестра-химиотерапевт, Пэм Бун, донимала доктора, требуя назначить мне для капельницы более качественное лекарство – у меня уже не хватало сил просить за себя.
Я встретилась со своим радиологом-медбратом Джоном только один раз, но он назвал меня деткой и пообещал, что я без промедления получу свои шесть недель ежедневного облучения – и сдержал свое слово.
Другие бесчисленные медсестры и медбратья, имен которых я так и не узнала, заботились обо мне. Эти безымянные тени в больничной униформе, эти ангелы в удобной обуви оставляли за собой отпечаток сострадания – в пожатии руки, в поглаживании по щеке, во взбитой подушке.