Наверху у кокоса есть три глазка, расположенных в виде треугольника. Но для того чтобы их обнаружить, нужно мачете. А у меня были только ключи. Я несколько раз тщетно попытался разрезать твердую шероховатую кожуру. Но в конце концов сдался и с яростью отшвырнул кокос, слыша, как внутри него булькает молоко.

Я возлагал последние надежды на дорогу. Валявшиеся там куски скорлупы доказывали, что кто-то приходил сюда сбивать орехи. Кто-то приходил сюда каждый день, забирался на пальму, а потом очищал ядра от скорлупы. Следовательно, поблизости есть жилье, не будут же люди таскаться за кокосами за тридевять земель!

Я думал об этом, привалившись к дереву, и вдруг услышал вдалеке собачий лай. Я встрепенулся. Насторожился. И через секунду отчетливо различил металлическое позвякивание: кто-то шел по дороге в мою сторону.

Это оказалась молодая негритянка, невероятно худая, одетая во все белое. В руке она держала алюминиевую кастрюлю с плохо прилегающей крышкой, которая звякала на каждом шагу.

«В какой я стране?» – пронеслась в голове мысль, пока я смотрел на приближавшуюся по дороге женщину, похожую на обитательниц Ямайки.

Я подумал об островах Сан-Андрее и Провиденсия. И о других Антильских островах. Эта негритянка была моим первым шансом, но вполне могло статься, что и последним.

«Интересно, она понимает по-испански?» – спросил я себя, пытаясь отгадать это по лицу женщины, которая рассеянно, еще не замечая меня, шаркала по дороге пыльными кожаными шлепанцами. Я настолько боялся упустить свой шанс, что у меня мелькнула нелепая мысль: если я заговорю по-испански, она меня не поймет и уйдет, и я опять останусь в одиночестве.

– Hello, hello[1], – с мольбой воскликнул я.

Негритянка нерешительно оглянулась и в испуге кинулась наутек.

Я почувствовал, что сейчас умру от горя. Был момент, когда я даже увидел себя со стороны: лежу мертвый, и ястребы клюют мое тело. Но потом опять услышал собачий лай, все ближе и ближе. Чем громче лаяла собака, тем неистовей стучало у меня сердце. Я оперся ладонями о землю и привстал. Поднял голову. Подождал. Минуту… Две. Лай приближался. Потом внезапно воцарилась тишина. Потом через минуту – самую долгую в моей жизни – появился тощий-претощий пес, а за ним осел с двумя корзинами на спине. Позади шел мужчина, светлокожий, бледный, в сомбреро из тростника и закатанных до колен штанах. За спиной у него болталось ружье.

Вынырнув из-за поворота, он с удивлением воззрился на меня и замер. Собака, подняв хвост торчком, подошла и обнюхала меня. Мужчина стоял молча, неподвижно. Потом снял ружье, уперся прикладом в землю и продолжал меня разглядывать.

Не знаю почему, но мне не приходило в голову, что я мог попасть в Колумбию. Я был не очень уверен, что он меня поймет, и все же решил говорить по-испански.

– Сеньор, помогите мне! – воскликнул я.

Мужчина ответил не сразу. Он еще долго и загадочно смотрел на меня, не мигая и опираясь на ружье.

«Не хватало только, чтобы он меня пристрелил», – отрешенно подумал я.

Собака лизала мое лицо, но у меня уже не было сил отогнать ее.

– Помогите! – в отчаянии повторил я, думая, что мужчина меня не понимает.

– А что с вами? – вежливо поинтересовался он.

Услышав его голос, я понял, что сильнее жажды, голода и отчаяния меня мучает желание рассказать о своих злоключениях. Давясь словами, я выпалил:

– Я Луис Алехандро Веласко, один из тех моряков, кто двадцать восьмого февраля упал за борт эсминца «Кальдас».

Я считал, что об этом должен знать весь мир. Думал, что стоит назвать мое имя, и мужчина тут же кинется мне на помощь. Однако он не шелохнулся, а стоял на прежнем месте и смотрел на меня, даже не пытаясь остановить собаку, которая лизала мое больное колено.

– Вы с куровозки? – спросил он меня, подразумевая, очевидно, каботажные суда, перевозящие свиней и домашнюю птицу.

– Нет. Я с военного корабля.

Только тогда мужчина пошевелился. Он вновь закинул ружье за спину, сдвинул сомбреро на затылок и сказал:

– Я сейчас отвезу на пристань проволоку и вернусь за вами.

Я почувствовал, что упускаю и этот, второй шанс.

– А вы точно вернетесь? – умоляюще спросил я.

Мужчина ответил:

– Да.

Потом он приветливо улыбнулся и опять отправился за ослом по дороге. Собака же осталась меня нюхать. Когда я сообразил спросить, мужчина уже отошел далеко, и мне пришлось почти прокричать ему вслед:

– Какая это страна?

И он совершенно непринужденно произнес то единственное слово, которое я никак не ожидал услышать:

– Колумбия.

Он вернулся, как и обещал. Я еще не потерял терпения – ведь не прошло и пятнадцати минут, – а он уже возвратился вместе со своим ослом, порожними корзинами и молоденькой негритянкой. Как впоследствии выяснилось, негритянка была его женой. Пес все это время от меня не отходил. Он уже перестал лизать мне лицо и раны. И обнюхивать меня ему тоже надоело. Он улегся рядом и лежал не шевелясь: дремал, пока не заметил приближавшегося осла. А как только заметил – вскочил и начал вилять хвостом.

– Вы можете идти? – спросил мужчина.

– Сейчас посмотрим, – сказал я.

Попытался встать, но ноги подкосились.

– Не может, – откликнулся мужчина, не давая мне упасть.

Они с женой посадили меня на осла. И, поддерживая под руки, пошли, подгоняя его. Собака вприпрыжку бежала за нами.

По обе стороны дороги росли кокосовые пальмы. В море я еще кое-как терпел жажду. Но тут, проезжая верхом на осле по узкой извилистой дороге, усаженной кокосовыми пальмами, я почувствовал, что не могу больше вынести ни минуты. Я попросил кокосового молока.

– У меня нет мачете, – ответил мужчина.

Он говорил неправду. Мачете висело у него за поясом. Если бы в тот момент я мог за себя постоять, я бы силой отобрал у него мачете, очистил бы кокосовый орех и съел его целиком.

Позже я узнал, почему мужчина отказался дать мне кокосового молока. Он пошел в хижину, расположенную в двух километрах от того места, где лежал я, поговорил с людьми, и они предупредили его, чтобы он ничего не давал мне есть, пока меня не осмотрит врач. А ближайший врач жил в двух днях пути, в Сан-Хуан-де-Ураба.

Не прошло и получаса, как мы добрались до их дома, стоявшего у дороги. Там оказалось трое мужчин и две женщины. Они сообща помогли мне слезть с осла, отвели в комнату и положили на кровать. Одна из женщин пошла на кухню, принесла кастрюльку с настоем корицы и, сев на край кровати, принялась поить меня с ложечки. Первую ложку я проглотил с трудом, но после второй немного приободрился. Пить мне больше не хотелось, а хотелось рассказывать о том, что со мной приключилось.