Воздух рокотал от монотонных, ритмичных песнопений, доводящих до помешательства. Тут же кто-то из помощников отца Марка зажег кадила, от которых по всей церкви распространился удушливый дым.

– Леша, – шепнула мне на ухо Валя. Её голос показался мне каким-то чужим, звучащим будто откуда-то из глубины колодца. – Леша! Прикрой рукавом нос и рот. Кажется, они какой-то дурманящей травой тут всех окуривают.

Я хотел ей что-то ответить, но не смог – все тело наполнилось легким трепетом, переходящим в беззаботное умиротворение. Приятное тепло распространилось по продрогшим конечностям. Голова, до этого полная мрачных дум, вдруг стала легкой, пустой. Нестерпимо, до слез, мне захотелось вдруг влиться в общий поток, унестись в едином течении танца и экстаза.

Я собрался было сделать шаг вперед, в толпу, как чьи-то сильные руки потянули меня назад, в темноту. Белёсая дымка окутала глаза, все поплыло, закружилось, вызывая слабость и тошноту.

Очнулся я в сугробе, в котором лежал лицом вниз. Нестерпимо болела голова, словно в неё насыпали битого стекла и залили все это безобразие жидким свинцом.

– Очнулся? Ты как, в порядке? – спросила Валя, помогая мне подняться. Смахнув с глаз снег, я глянул вокруг. Уже вечерело.

– А где все?

– В церкви еще. Слышишь, как орут? Песни поют, наркоманы несчастные!

– Что случилось? – спросил я, растирая виски.

– А ты разве не понял? Клуб по интересам, тематическая вечеринка. Тому, кто явится в балахоне, – двойная порция угара.

– Мне и полпорции хватило, – промямлил я онемевшими губами.

– Ты рядом с одним из кадильщиков стоял. Я как его увидела, сразу сообразила, что там намечается. Успела прикрыться. А ты, видимо, мух ловил, поэтому тебя и зацепило.

– М-да, накрыло меня и в самом деле не по-детски, до сих пор все плывет перед глазами. О, кажется, выходят!

Скрипнули двери церквушки, и на темную улицу все также организованно, муравьиными цепочками, вышли местные жители. Не обращая на нас никакого внимания, в гнетущей тишине растекались они безмолвными серыми тенями по своим домам. Одного, правда, вывели под руки; он что-то мычал, пытался вырваться, потом, срываясь на хрип, громко запел:

Певца тут же успокоили, макнув головой в снег. Человек этот пытался еще сопротивляться, но вскоре затих. Охладившись, он подал знак рукой, чтобы его вытащили.

– Ну, ты как? – спросил его один из спутников.

– Плохо мне, Вась, – ответил буян, весь позеленевший. – Плохо, ети его… – договорить он не успел, схватился за живот, и его тут же вырвало чем-то черным.

– Почему всегда у меня так после проповеди-то? – почти плача спросил он, вытирая рот рукавом куртки.

– Да то демоны лезуть из тебя, Кузьма, демоны! Грешной ты человек, вот и лезуть они, язви их! – запричитала проходящая мимо бабка, крестясь возле рта. – Пьешь как скотина! Сколько раз говорили тебе – бросай это дело! А ты? Да куды там, без царя в голове!

– Не могу не пить я, баба Катя, не могу. Тошно на душе! Вот и пью.

Баба Катя презрительно сплюнула под ноги и поспешила домой. Кузьму опять начало выворачивать наизнанку.

Я отвернулся, не в силах смотреть на это.

– Ты не заметил ничего странного в жителях? – спросила Валя, тоже отвернувшись в сторону.

– Заметил: идиоты они все поголовно.

– Да нет, – улыбнулась Валя. – Я о другом.

– О чем?

– Почти у каждого жителя какие-то необычные опухоли есть. Я еще в церкви обратила на это внимание.

– Опухоли?

– Ну да. На лицах, на руках, шеях. Шишковидные вздутия.

– Чума? – насторожился я.

– Нет, точно не бубоны, – ответила Валя. – Скорее, ближе к онкологии. Может быть, где-то рядом есть радиоактивные участки?

– Полигон радиоактивных отходов? Вряд ли. Давно бы известно всем стало. Хм-м. Для нас это может представлять угрозу?

– Точно не могу сказать, но думаю, нет. Возможно, это как-то связано с внешними факторами. Может, вода отравлена?

– При случае разберемся, – сказал я. – Сейчас надо Саньку дождаться, который нам теплый прием обещал.

Последними из церкви на улицу вышли Санька и отец Марк. Паренек, увидев нас, замахал руками.

– Алексей! Валя! Идите сюда! Я вас с отцом Марком познакомлю.

– У тебя пистолет наготове? – прошептала Валя.

– Снял с предохранителя, – кивнул я в ответ. – Ох, недаром мне Брандт говорил: «Остерегайся верующих людей. Потому что у верующих людей есть боги, которые им все прощают». Пошли, что ли?

– Пойдем.

Отец Марк был крепким, высоким семидесятилетним стариком с узким, вытянутым, большеносым лицом с острыми скулами, какие есть не у каждого азиата. Оно, казалось, никогда не выражало никаких положительных эмоций, словно окаменев в гримасе сосредоточенного недовольства. Я протянул настоятелю руку в знак приветствия, но он даже не потрудился кивнуть в ответ – стоял не шелохнувшись, пронзая нас недобрым взглядом.

– Отец Марк, вот эти люди – Алексей и Валя, о которых я вам говорил сейчас. Они спасли мне жизнь, убили морглода. Представляете?!

– Убивать – не создавать, – сухо изрек тот, все так же буравя нас глазами.

Возникла неловкая пауза. Я в очередной раз пожалел о том, что напросился в гости: «Такие хрычи не то что переночевать, глотка воды не дадут. Эх, если бы не метель, плюнули бы на обещанное гостеприимство и пошли бы дальше – глядишь, до другого какого поселения добрались бы».

– Отец Марк, так ведь морглод жизни всему Вознесенскому не давал. Они… – начал Санька оправдывать нас.

Но Марк тут же его оборвал:

– Ты нарушил Устав.

– Что? – икнул паренек, вытянув лицо. – Я?

– Да, ты. Что гласит тридцать второй пункт?

Санька надолго задумался, силясь вспомнить то, чего, видимо, и не знал вовсе.

– Тридцать второй пункт поселкового Устава гласит: «Жителям Вознесенского категорически запрещено приводить посторонних людей в поселок без предварительного согласования с главой селения», – отчеканил отец Марк. – А знаешь почему?

– Почему? – пискнул наш провожатый, вжав голову в плечи.

– Потому что под людской личиной может прятаться демоническая суть. Знаешь ли ты этих людей настолько хорошо, что можешь без страха пустить их в наш дом и доверить жизни всех жителей Вознесенского?

Санька посмотрел на нас совсем другим взглядом – не испуганным, но изучающим, словно и в самом деле пытался отыскать внутри нас злую силу. Мне стало противно. Противно не от этого взгляда, полного подозрения, – нет. Парнишка – молодой совсем еще, мозги ему порядочно запудрили ерундой всякой, а сам он был пока не в состоянии трезво оценивать происходящее. Отвращение вызывал отец Марк. В каждом его движении, в каждом слове чувствовались властолюбие и желание безоговорочного подчинения. Даже те люди, что проходили мимо нас на порядочном расстоянии, завидев отца Марка, с трепетом и страхом кланялись ему в спину и опускали глаза, – царек в своем мини-государстве.