Что же я увижу, когда нож приставят уже к моему горлу?

6

Когда Бран докатил кресло матери до центральной улицы деревни, празднование уже было в самом разгаре. Вдали виднелась Завеса, сверкавшая, как врата в загробную жизнь.

Для меня ими она и являлась.

Моя кровь окрасит землю, а тело останется гнить, пока жители деревни не отнесут меня на погребальный костер. Подумав об этом, я улыбнулась брату.

Мы шли, и все мои чувства и проведенный вместе с семьей день казались обманом. Дома мы играли в карты, сидя втроем за кухонным столом, что случалось очень редко. Ведь Брану и мне всегда приходилось спешить на работу, чтобы наша семья могла жить.

Между многочисленными домами и магазинами, стоявшими по обе стороны широких улиц деревни, были проложены грунтовые дорожки. Мы подошли к центральной площади. В центре находился колодец, откуда большинство жителей черпало воду. Его окружали здания, вдоль зданий тоже вились грунтовые дорожки, которые сейчас оказались заполнены деревенскими жителями, идущими по своим делам. Здесь были десятки зданий, тесно прижавшихся друг к другу рядами, чтобы сэкономить место и защититься от непогоды, когда наступит зима. По мере того как дорожки разбегались все дальше от основной части деревни, расстояние между домами становилось все больше, а сами дома выглядели все хуже.

Лорд Байрон стоял в центре деревенской площади, а люди выражали ему соболезнования в связи с потерей жены. Его глаза тяжело уставились на меня в ожидании разговора, которого, как мы оба знали, нам не избежать. Ему нужно было понять, что я не сдамся и что речь, которую он подготовил, закончится совсем другими словами, а не так, как он хотел.

– Я скоро вернусь, – сказала я, с улыбкой коснувшись руки Брана, и глубоко вздохнула.

Кожу покалывало, и по ней под тканью платья побежали мурашки. Но в дрожь меня бросило не из-за прохлады осеннего воздуха, а из-за торжествующего выражения лица лорда Мистфела, когда я наконец подошла к нему.

– Эстрелла, – сказал он, и его губы сложились в высокомерную усмешку человека, который был твердо уверен, что добыча уже у него в ловушке. – Прогуляйтесь со мной.

– Да, милорд, – ответила я, принимая предложенную им руку.

На площади воцарилась тишина, потому что лорду Мистфелу не следовало предлагать руку крестьянке. Он вообще не должен был обращать внимание на меня.

– Я знал, что ты передумаешь, – сказал лорд Байрон, ведя меня по дорожке к садам.

Вскоре и все остальные последуют за ним, чтобы стать свидетелями ежегодного жертвоприношения. Лишь потом начнется настоящий вечерний праздник.

– Я хотела бы задать один вопрос, прежде чем приму окончательное решение. – Я не поднимала головы, чтобы не встретиться с ним взглядом.

Его рука дернулась от неожиданности, и я поняла: он действительно не сомневался в том, что я подошла к нему, поскольку согласилась на его предложение.

– Тогда спрашивай, чтобы мы могли покончить с этой глупостью. Мне надо сделать объявление до того, как Верховный жрец сделает свое, – сказал лорд Байрон, и в его голосе прозвучало нетерпение.

Надо же, он удосужился создать для меня иллюзию выбора. Значит, действительно боялся того, что сделает король, если новости о преступлении лорда Мистфела дойдут до Инеберн-Сити. Он считал меня настолько ниже себя, что я просто не могла навредить ему так, как он вредил мне.

Мужчины всегда недооценивают женщин, которых считают ничтожными.

– Почему вы выбрали меня? – спросила я наконец, подняв на него взгляд.

Я опустила подбородок и смотрела на него из-под ресниц, чтобы создать образ, который ему хотелось видеть.

– Мы оба знаем, что есть гораздо более красивые женщины, которым вы могли бы отдать предпочтение, так почему я?

Он сжал челюсти и на мгновение прищурился, обдумывая мой вопрос.

– Я не знал о твоем существовании, пока не умер твой отец. Большинство детей просто молчат, если выбрали их родителя. Но ты, Эстрелла, не молчала. Ты плакала, всхлипывая так громко, что тебя наверняка услышали в Полых горах.

– Вы выбрали меня, потому что я оплакивала умирающего отца? – спросила я, сглатывая подступившую к горлу тошноту.

– Попробуй представить, Эстрелла, каково это – быть единственным сыном лорда. Если ты считаешь, что я был суров с тобой, ты ошибаешься. Ты просто не знаешь, как обращались в детстве со мной, – ответил лорд Байрон, глядя вдаль, пока мы шли по пустой дорожке. – Я не оплакивал своего отца, когда он умер. Я удивился, когда увидел, как открыто ты страдаешь – плачешь в храме каждую неделю. Ты плакала несколько месяцев после его кончины и не могла даже смотреть на Верховного жреца. Именно это и привлекло меня к тебе поначалу. Тогда я не понимал этого. Я пригласил тебя к себе в библиотеку, потому что мне хотелось видеть эту грусть в твоих глазах. Шли годы, я понял, что остался без ребенка, и кое-что понял про тебя – ты бы научила своих детей любить. Любить всем сердцем.

– Вы выбрали меня, потому что я любила своего отца и вы захотели, чтобы я научила наших детей так же сильно любить вас? – спросила я, упрощая его ответ и убирая всю чепуху, которую он наговорил, чтобы я его пожалела.

Не стала бы я его жалеть, потому что он, давно перестав быть жертвой, продолжал издеваться надо мной, даже зная, как это больно. Я споткнулась, подумав, что он наверняка издевался и над другими, либо, что еще хуже, вполне мог сделать инвалидом кого-то, на ком жениться не собирался.

– Да. Я выбрал тебя, потому что ты любишь всем сердцем и тебя не волнует, что подумают об этом люди. Чего еще отец может желать для своих детей? – спросил лорд Байрон, поворачиваясь и глядя на меня с напускным ранимым видом. – Им повезет с тобой.

Он поднял руку, чтобы положить ладонь мне на щеку, распухшую от удара его мягкими пальцами, знакомыми только с жизнью в роскоши. Мне же хотелось только одного – схватить и оттолкнуть эту руку. Но я ничего не сделала. На дорожке рядом с садами уже начали появляться люди.

Они молча прошли мимо нас, шагая по комьям вывороченной земли, из которой мы выдернули все растения во время сбора урожая. Небольшими группами жители деревни с торжественными лицами направлялись к месту действия, где каждый год совершалось жертвоприношение.

Они немного погрустят, наблюдая, как на их глазах разыграют ужасную сцену, но потом отправятся на праздник и даже не вспомнят обо мне, как будто меня никогда не существовало.

– Не