Но де Мерлан, упорный как все арденнцы, все же прогулялся до коновязи и, не обращая ни малейшего внимания на побелевшее от ужаса лицо духанщика, раскупорил заветный кувшин. Нужно сказать, что мусульманин, в котором вера вынуждена была вступить в борьбу с долгом хозяина, повел себя более благородно, чем рыцарь, ведущий родословную, если верить его словам, еще со времен первых Каролингов. Он быстро распорядился, чтобы христиан прикрыли «от ветра» еще одной ширмой, пересадил ближайших посетителей подальше от безбожников, выставил дозорных на подходе к духану, а его самого совершенно неожиданно одолела кратковременная слепота, которая, впрочем, не мешала ему зорко наблюдать за всем, что происходит под навесом.

Когда кувшин был опустошен, рыба и салады почти съедены, а приятели принялись за рассыпчатый ароматный плов, на пороге духана появился мастер Григ.

– Какие новости, уважаемый? – благодушно поинтересовался разомлевший от вина и отличной еды де Мерлан.

Первая встреча не внесла в их дальнейшую судьбу никакой ясности. Чормаган ограничился тем, что принял от Сен-Жермена послание папы Григория, кивнул и сказал: «В ближайшее время я передам его хану». На вопрос приора о том, что им делать дальше, он лишь коротко бросил: «Не покидайте пределов Багдада. Когда это понадобится – вас найдут».

– Новости есть, – отозвался киликиец, присаживаясь на подушки рядом с друзьями и подзывая слугу, чтобы сделать заказ. – Но даже и не знаю, какими их назвать – плохими или хорошими. Я был у каменщиков из Ургенча. Несчастные люди, беженцы, но в то же время отличные мастера. Они вняли моим доводам и согласились перейти в нашу гильдию, так что теперь ничто и никто не помешает получению подряда на строительство стен… впрочем, это не имеет отношения к делу. Главное заключается в том, что все мастера-каменщики, где бы они ни находились, объединены в некое сообщество, цель которого – передавать друг другу особые секреты ремесла таким образом, чтобы они не становились достоянием посторонних. Для этого у нас существует целая система знаков, позволяющих узнавать друг друга. Так вот. После того как выяснилось, что один из мастеров является посвященным, как и я, он, будучи свидетелем завоевания Хорезма монголами, рассказал мне много интересного. Оказывается, принявший нас Чормаган-нойон – это отнюдь не простой посланник, а один из трех военачальников, самых близких к Чингисхану. Он командовал крылом войска во время войны с Китаем и возглавлял главную армию монголов во время покорения Хорезма.

– Понятно, – перебил киликийца Робер. – То, что он находится здесь и лично принял послание, может обозначать лишь одно – преемники Чингисхана всерьез готовятся к походу на Запад. Кстати, что там говорят ваши хорезмийские приятели о том, кто стал преемником умершего императора?

– По монгольскому закону престол должен унаследовать не старший, а младший сын правителя, – ответил мастер Григ. – Это царевич по имени Толуй. Выборы, а точнее, утверждение на посту великого хана называются у монголов харултай. Этот харултай собирают через два года после смерти хана, после окончания траура. Сейчас Толуй исполняет обязанности хана как регент, но по всем землям, что принадлежат монголам, ходят слухи, что этот молодой человек слаб здоровьем и злоупотребляет вином. Так что, скорее всего, во главе монгольской державы станет его старший брат, царевич Угедей. Думаю, именно к нему и будет доставлено послание Григория, после чего или нас призовут в Каракорум, или, наоборот, монгольская армия придет в Багдад. Но главные действия все равно начнутся только после харултая. Монгольские эмиры, которых они называют нойоны, не выступят в поход, пока не будет утвержден новый великий хан.

– Стало быть, ждать нам еще долго, – сделал неутешительный вывод де Мерлан. – Остается лишь молить Всевышнего, чтобы Фридрих не начал большую войну до того, как мы доставим в Рим ответ нового императора монголов.

Мастер Григ кивнул, соглашаясь с выводами, которые сделал рыцарь. Жак тяжело вздохнул и принялся доедать последний салад.

* * *

Ночью, за два часа до рассвета, в ворота постоялого двора еле слышно постучали. Стоящий на страже слуга впустил внутрь нищего оборванца, который, как выяснилось после коротких расспросов, оказался уйгуром, посланным за рыцарями по приказу Чормаган-нойона. Сен-Жермен приказал разбудить мастера Грига, попросил его перевести то, что скажет уйгур, после чего немедленно отправил своего второго оруженосца, дабы тот будил братьев, чтобы немедля готовиться к выходу.

Под рваным халатом уйгура обнаружился еще один – новый и дорогой. Посланец Чормагана сбросил с головы грязную тряпку, быстро и ловко намотал свежую шелковую чалму и взлетел на предложенного ему коня так легко, что ни у кого из наблюдавших за ним рыцарей и сержантов не оставалось сомнений, что сопровождать их будет опытный воин и отличный наездник.

Над частым лесом минаретов еще мерцали бесчисленные звезды пряной арабской ночи, когда отряд, стараясь не производить ни малейшего шума, вытек за ворота навстречу неизвестности. Не успели они повернуть за угол и выехать на главную улицу квартала Каррада, как откуда-то из-за чернеющих в темноте глинобитных заборов донеслось сразу несколько вскриков, быстро переходящих в булькающие хрипы, в которых ухо любого воина легко могло распознать звуки, которые издает перед смертью человек с перерезанным горлом. Братья осадили коней и все как один схватились за мечи.

– Не беспокойтесь, – спокойно произнес уйгур. Мастер Григ перевел его слова остальным. – За вами с самого дня приезда день и ночь следят шпионы, приставленные великим визирем. Раньше в этом не было особого вреда, но сейчас никто не должен знать, в какую сторону мы направляемся.

Как выяснилось, на сей раз они ехали не к уйгурам. Повинуясь проводнику, отряд свернул с улицы, ведущей к мосту через Тигр, и, проскакав некоторое время вдоль берега, вышел к небольшому деревянному причалу, у которого темнела высокими бортами большая барка, из тех, что доставляют товары из Багдада в Басру, привозя обратно индийские пряности.

– Он говорит, что мы должны оставить на берегу коней, – перевел киликиец. – О них позаботятся. А сами взойти на барку и плыть туда, где нас будут ждать.

– Если бы не предъявленный знак, – пожал плечами осторожный приор, – то я бы решил, что нас хотят заманить в ловушку, чтобы перерезать, как кур.

– Чему быть – того не миновать, мессир, – ответил брат Серпен. – Однако для того, чтобы зарезать одного приора, двух рыцарей и четырех сержантов Святого Гроба, даже если они сошли с коней, потребуется очень много хозяек, и у них должны быть очень длинные кухонные ножи.

– Не опасайтесь, – уловив колебания посланников, повторил через мастера Грига уйгур. – И мы, и вы в чужой, враждебной стране. Нужно соблюдать осторожность.

Приор взмахнул рукой, приказывая братьям сойти с коней и следовать за ним. Вскоре барка отошла от причала.

Плавание завершилось вскоре после восхода солнца. Здесь, в Месопотамии, сумерек почти не было – день приходил на смену ночи столь быстро, что Жаку так и не удалось полюбоваться рассветом. Барка ткнулась носом в песок в нескольких лье от городских стен. Подчиняясь воле проводника, братья спрыгнули прямо в воду, выбрались на берег и огляделись по сторонам. Оказалось, что они находятся среди безмолвных руин мертвого города. Бесчисленные надписи арабской вязью не позволяли понять, что это такое: кладбище или же давно покинутые жителями дома.