— Извини, ты же не предупреждала, что тебе нужно в институт. Я думала, мальчики уже подросли, смогу наконец оставить их с тобой на день, в город съездить. А то у нас уже даже замороженные овощи кончились, не то что свежие...

Таари отмахнулась, чуть понизив голос:

— Знаю, знаю. А заказывать сюда такси или доставку — это еще час объяснять, почему навигатор ошибается и куда на самом деле нужно свернуть. Ничего, ты пойдешь в магазин, я с нашим лесом — в институт. Посмотрят хоть, как у нас наука выглядит изнутри. — Она наконец обернулась к рабам, уперла руки в бока. Поинтересовалась: — Ну, чего смотрите? Доедайте!

Они тут же уставились себе в тарелки, усердно захрустев сухим завтраком. День обещал быть необычным.

Акайо не знал, рад он предстоящей поездке или нет. Он привык не выходить за пределы сада, и перспектива снова оказаться в эндаалорском городе слегка пугала. Он думал, Таари снова наденет на них ленты-поводки, но она сообщила, что не собирается ходить с таким своеобразным букетом и уже переключила ошейники на следование за хозяйкой.

— Не отходите от меня дальше пятнадцати метров, иначе замрете каменной статуей. Искать вас по всей лаборатории у меня нет ни малейшего желания!

В машину погрузились очень быстро. Акайо вспомнил, как они забирались в нее около института с непроизносимым названием, и Тетсуи чуть не разбил лоб о проем. Кажется, теперь он понимал, почему все так удивились его жесту. Никто из эндаалорцев не успел бы отреагировать, чтобы помочь падающему, другие кайны не считали нужным делать это. Они тогда еще в самом деле были “бамбуковым лесом” — способные двигаться лишь по приказу, без понимания, как и зачем жить дальше, что делать даже в таких простых ситуациях. Ему же уже тогда стала ценна жизнь — его собственная и других. Он уже тогда перестал в мыслях называть их пленными.

Эти размышления вызывали настолько противоречивые чувства, что Акайо казалось — они не вызывают ничего. Будто гордость и стыд, столкнувшись, не смешивались, атакуя его разум с двух сторон, а уничтожали друг друга, низводясь до сил столь слабых, что их следовало бы назвать отдаленным эхом уже отгремевшей бури.

Машина рванула с места, Акайо схватился за ручку под потолком, поймал падающего соседа. В этот раз за рулем сидела Таари, и водила она, похоже, в том же стиле, что и Лааши.

***

Когда они доехали до института, по пути высадив Ниишу у огромного здания, которое невозможно было целиком охватить взглядом, Акайо даже привык к скорости. По крайней мере Таари не имела привычки резко поворачивать — сначала в одну сторону и тут же в другую. Все остальное он готов был вытерпеть. Хотя в первые мгновения после того, как они выбрались из машины, его все-таки покачивало, но далеко не так сильно, как после памятной поездки с Лааши.

Акайо не думал об этом человеке все прошедшие недели в доме Таари, а теперь тот все время лез в голову. Наверное, потому что город и тем более машины накрепко связались в голове Акайо с образом странного эндаалорца.

— Ну-ка не замирайте!

Таари, обогнув машину, уже поднималась вверх по длинной каменной лестнице. То и дело ей приходилось обходить сидящих на ступенях людей — одиноких, изучающих что-то на планшетах, смеющиеся группы, целующиеся пары. От последних рабы стыдливо отводили глаза, а потом почти все подсматривали искоса. Акайо сдерживал улыбку, зная, что большинство из них думает сейчас: “Прямо на улице! Стыд какой!” — и краснеет от смутного желания оказаться на месте этих парочек. Идущий рядом с ним Рюу вздохнул вдруг тоскливо, поделился:

— У меня любимая была…

Замолчал, сам удивляясь своей откровенности. Акайо неловко коснулся его руки, сжал на секунду запястье. Рюу благодарно кивнул, тут же высвободился, но отходить не стал.

На них почти не обращали внимания, ни на улице, ни в зале, открывшемся за дверями института. Таари загнала их в большой лифт, в который они все равно едва поместились. Почему-то именно Акайо оказался прижат спиной к своей хозяйке, изо всех сил стараясь сохранять пристойное расстояние. Ее взгляд жег ему затылок, а когда лифт слегка качнулся, останавливаясь, ему почудилась легкая ладонь на своем бедре. Акайо не успел решить, хочет ли он отстраниться, или напротив, прижаться ближе, последовать за этой рукой, едва наметившей прикосновение. Двери открылись, люди перед ним расступились, и он, склонив голову, пошел за ними. Это было проще всего.

***

Этаж оказался полон столов, шкафов и прозрачных перегородок. После того, как Юки второй раз врезался в стекло, Таари, тихо ругаясь, выстроила их цепочкой.

— Держите за плечо идущего впереди вас. И постарайтесь не шуметь!

Акайо, ставший первым в цепочке, аккуратно следовал за Таари, чувствуя себя кадетом в гарнизоне. Все заняты своими делами, а ты меньше, чем камушек, ты песчинка, пока обуза, а не помощь.

Стол Таари не был покрыт пылью, но все равно выглядел заброшенным по сравнению с другими — совершенно пустой, ни листа бумаги, ни кружки, ни конфетного фантика. Акайо остановился за спиной хозяйки, севшей перед своей машиной и тут же защелкавшей кнопкой маленького овального предмета. Это называется “мышь”, вспомнил Акайо. А машина — компьютер. Ему рассказывали о них в больнице, но он впервые видел их не на рисунках.

Он подумал вдруг, что, родись он в Эндаалоре, то представлял бы свою память не библиотекой, полной свитков, а текстами, хранящимися на таком компьютере.

Следующий час Акайо просто стоял. Смотрел через плечо Таари, перед которой на экране мелькали статьи и рисунки. Он узнал несколько имперских храмов и удивился — когда они успели их нарисовать? Мимо то и дело ходили люди, толстый ковер на полу заглушал их шаги. Многие за компьютерами надевали на голову обод с большими полусферами, другие втыкали в уши крохотные таблетки на веревочках. “Наушники”, вспомнил Акайо. Учителя давали ему такие, чтобы он мог послушать что-нибудь громкое, никому не мешая.

Ноги постепенно затекали — обувь и одежда не слишком подходили для длительного караула. Раньше во время таких нарядов он повторял устав, или последнюю речь императора, или, когда был совсем юным кадетом, вспоминал любимые легенды. Сейчас речи и уставы казались неуместными, пустыми и бессмысленными, чем-то не более значимым, чем шум, который издавала работающая машина.

С другой стороны — машина шумела именно потому что работала…

Акайо моргнул, отстраняясь от странно болезненной мысли. На экране продолжали появляться и исчезать храмы, дома, статуи, навевая гнетущую тоску — не по деревне, в которой он родился и которую почти не помнил, не по столице или гарнизону, в которых прошла его жизнь. Он скучал по чему-то иному, неуловимому, составляющему понятие “дом”.

В ответ на появившееся в голове слово перед внутренним взором воздвиглись белые стены кухни, наложились на цветастые гаремные подушки. Акайо, не удержавшись, вздохнул. Резко обернулась Таари, секунду удивленно смотрела на него. Изменившись в лице, выругалась: