Все это показывает, в какой степени древние славяне были знакомы со всеми подробностями топографии на всех важнейших перевалах в водных сообщениях. Там, где эти древние знатоки нашей страны не указали своим именем возможности легкого водного сообщения, там и новые попытки Ведомства путей сообщения вполне не удались, как, например, случилось с каналом из Волги в Москву-реку через реки Сестру и Истру.

Все эти поселки с именем славянским мы относим к давним промысловым и торговым походам по нашей стране прибалтийских славян, отважнейших моряков своего времени. Их история не записана или записана иноземцами уже в позднее время, когда она совсем оканчивалась. Немудрено, что об их связях с нашей страной нет прямых документальных свидетельств. Но совокупность преданий о волотах, о приходе заморцев, преданий, которые рассказываются теперь на Немане, рассказывались в X веке на Камской Волге, откуда записаны арабами, преданий, о которых рассказывает и наш летописец, говоря о приходе от ляхов радимичей и вятичей и из-за моря самых варягов, а вместе с преданиями разнесенное по всем местам, где только находились важнейшие узлы сообщений, славянское имя, сопровождаемое именем тех же волотов, – все это разве не составляет свидетельства более ценного, чем какое-либо показание старого писателя, вроде Тацита или Плиния, иногда вовсе не имевшего надлежащих сведений о том, о чем приходилось ему писать. Здесь говорит не случайно помянутое имя, не мертвая буква, а живой смысл древнейших отношений страны.

Нам скажут, что славянское имя в этом случае ничего не значит, что славяне, конечно, повсюду прозывали сами себя славянами. Но мы уже говорили, что по несомненным свидетельства истории это имя возникло и стало распространяться только на западной окраине славянского мира.

Если, как толковал Суровецкий[56], имя славянской восточной ветви анты значит то же, что венеты, венды, и если наши вя́тичи есть только русское произношение носового венты, венды, то этим именем анты лучше всего и подтверждается, какое племя в нашей стране в VI веке было руководителем всех набегов на византийских греков. Эти вятичи-анты, эти унны-ваны, эти роксоланы, росоланы, росомоны, а в конце концов этот русс, рос, по преданию тоже пришедший из-за моря, – все это имена балтийских вендов, и все эти показания и намеки истории могут утверждать только одно: что в стране, в течение веков и целого тысячелетия, руководили действиями живших в ней народов и давали им свое имя пришельцы из-за моря, от заморских славян.

Нам кажется, что особым именем словенин в Русской стране прозывался хотя и славянский по родству, но все-таки иной народ, отличный от туземных племен. Иноземное имя, народное, племенное или родовое, как и местное, географическое, появляется вообще в таких местах, где пришелец по известным причинам должен отличать себя от остального населения, или где это самое население неизбежно обозначает свойственным именем пришедшего нового поселенца. Очень трудно объяснить, по какой бы причине славяне посреди своей славянской земли стали бы прозывать свои поселки славянскими. Только смешение с инородцами или встреча с ними бок о бок заставляет человека определять своим именем свой род и племя или свою страну, откуда он пришел. Откуда кто приходит, оттуда и приносит себе имя и свой топографический язык. Имена мест обоих материков Америки лучше всего расскажут, откуда, из каких именно земель, городов, городков и даже сел приходили туда новые поселенцы.

На нашей равнине имя словен больше всего разносится по северо-западному краю именно по тому пути от устьев Немана до Верхней Волги и до Белоозера, с поворотами направо и налево, который мы проследили выше. Здесь жили дреговичи и кривичи, а ко Пскову, Новгороду и Белоозеру – чудь, водь, весь. У этих финских племен, как и у первобытных неманцев, понятно появление на местах славянского имени, если б славяне пришли даже и от Днепра. Но как объяснить его появление у древлян на Припяти, у дреговичей, у кривичей на Двине, Верхнем Днепре и Верхней Волге, у таких же славян по происхождению? Мы это объясняем теми же причинами, какие заставляли неманцев и финнов называть приходивших к ним людей не полянами, древлянами или северянами, не дреговичами и кривичами, а именно словенами (или ванами у чуди), потому что эти славяне приходили к ним из собственной словенской земли, которая так прозывалась по преимуществу только у славян балтийских.

Говорят еще, что топографический язык одинаков у всех славян и повсюду в славянских землях можно отыскать сходные имена, которые поэтому ничего, никаких переселений доказывать не могут.

Действительно, этот язык одинаков, насколько одинакова славянская речь и славянский разум слова; но если и эта речь распадается на множество наречий, весьма различных, отделяемых даже в особые языки, то естественно, что и топографически язык каждого славянского племени должен кроме общих основ иметь свои частности, свой местный облик, так сказать, свои областные слова. Свойства местности, иное небо, иная земля, а потому и иной род жизни, иная история всегда кладут достаточное различие в употреблении тех или других имен земли и воды, как и имен личных; всегда там или здесь мы встречаем особенные излюбленные имена, которые употребляются чаще других и тем обнаруживают отличие одного племени от других родных же племен. В Польше и на Руси, например, княжеские имена так различны, что одно такое имя (Болеслав, Казимир, Владимир, Ярослав) тотчас дает понятие, к какой народности оно должно принадлежать.

Так и в именах мест: белозерская волость Даргун, конечно, ближе напоминает Вагорскую область или тоже волость Даргун и вообще ободритские имена мест и лиц, сохраняющие в себе слово дарг, чем такие же имена других славянских племен, произносящих это слово как драг, или, по-нашему, Дорогобуж. И в этом слове буж (бог) тоже слышится звук балтийского славянства. Подобным образом и новгородский древний погост Прибуже на реке Плюсе, к востоку от города Гдова, скорее всего, получит объяснение в западном же славянстве.

Новграды встречаются во всех славянских землях, но почему в нашей равнине они встречаются в особом количестве и почему один из самых старейших наших городов носит имя Новгород, а не Старгород, как у вендов, где, напротив, особое количество встречается именно Старградов[57]? Это показывает только, что наша славянская, а именно северная, ильменская старина есть нечто новое в отношении старины вендов, у которых история уже оканчивалась, когда наша только начиналась.

Это нечто новое, ознаменованное постройкой нового города, заключлось в новой почве для старых деяний той предприимчивости, наименее военной, разбойничьей, норманнской, и наиболее промысловой и торговой – вендо-славянской, которая искони выходила к нам от балтийского славянства и которая, как родовой облик, просвечивает во всех лицах и событиях начальной нашей истории.