– Я понимаю.

Мадейлин устало провела рукой по лицу.

– И что же мне теперь делать?

– Не нервничать. – Я осторожно вложил в её руку отброшенное в сторону перо. – Давайте мы вот как поступим. Вы не письмо писать станете, а два списка. В первом перечислите личные вещи на каждый день. Во втором – морозильный шкаф и прочее. Часть из первого списка вы сможете оставить здесь или переслать к матушке, а весь второй я распоряжусь переправить ко мне в замок.

– Мэтр, я не могу…

– Замок огромный, – перебил я, перехватывая левую лисичкину руку и ласково сжимая пальчики. – И пустой. При большом желании мы смогли бы разместить там весь дом покойного мастера Туга, который вы непременно получите по окончании судебного разбирательства.

Она вновь насторожилась и напряглась, потянула на себя руку.

– Я… я не знаю. Это неудобно.

– Очень удобно! – И не думал отпускать я.

– Мне неловко… – Она так очаровательно покраснела, что у меня в ушах зазвенело.

– Право, это ерунда!

И этот запах. Ваниль всегда была моей сладостью. Я с детства сладкоежка, даже хуже, чем Бренди.

– Это слишком. Это же целый месяц… Не представляю, как стану с вами расплачиваться.

Я с жадностью проследил за движением розового кончика языка по пухлой губке и совершенно бездумно ляпнул:

– Пустяки. По поцелую за день – и мы в расчёте.

– Пустяки. По поцелую за день – и мы в расчёте.

А ведь так хорошо всё начиналось. Симпатичный мужчина с приятным чувством юмора, внимательный. И как я умудрилась забыть, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке?

– По поцелую? – стараясь скрыть разочарование в голосе, уточнила я. – За день?

– Во имя магии! Мадди! Только не делайте такое лицо!– воскликнул Мэтр и посмотрел на меня с укоризной, но губы его по-прежнему улыбались. – Я просто пошутил. Признаюсь, не очень удачно, прошу прощения, но вы хорошенькая девушка, а рядом с хорошенькими девушками мужчины иногда…

– Сходят с ума.

– Вообще-то, я хотел сказать «говорят глупости», – рассмеялся он. – Но, если задуматься, некоторые и с ума сходят.

Ага, а потом ползают в ногах, умоляют о прощении, преследуют, поливают твоё имя грязью и шантажируют, принуждая к…

Фу!

– Мадди?

Мэтр приподнял бровь, ожидая моей реакции. А я смотрела на него и думала, что напрасно согласилась на эту авантюру с покровителем. С самого рождения от мужчин у меня одни неприятности, начиная с моего собственного батюшки, остальных матушкиных мужей, братьев и ухажёров, и заканчивая моими поклонниками – чтоб им пусто было!

Нельзя доверять мужчине. Даже если ему сто лет в обед исполнилось, он всё равно найдёт способ, как тебе подгадить. Не так, так этак.

Дедушка Суини пытался защитить меня от своего сына, а в итоге Роберт совершенно озверел. И если раньше угрожал только мне, то после этой «помощи» переключился на сестёр и маму.

Мастер Туг, которому так нравился мой горячий шоколад с зефирками, что он решил оставить мне в наследство целый дом, тем самым лишив меня едва ли не всего: любимого дела, жилья, честного имени.

Теперь покровитель. Только его мне для полного счастья не хватало. Хотя, признаться, начал он неплохо. Я ему почти поверила. Мало того, он мне даже понравился! Нет, надо со всем этим заканчивать. Сама разберусь со своими проблемами. В самом крайнем случае, начну заново – не в первый раз.

Я выдохнула, решительно сжала руки в кулаки, вскинула голову и, запутавшись в васильковом взгляде Мэтра, совершенно неожиданно брякнула:

– Меня устраивают условия.

– Что?

Что? Это я сказала? Во имя Предков! Жизнь меня ничему не учит.

– Только давайте составим договор. Не хочу, чтобы потом выяснилось, что расценки на оказанную помощь несколько изменились.

По побледневшему мужскому лицу пробежала какая-то нехорошая тень. Пугающая. И по моему позвоночнику пробежался неприятный холодок, а в сердце словно раскалённую иглу воткнули.

– Изменились?

– У меня есть несколько типовых вариантов. Я специально не училась, но кое-что у императорских стряпчих удалось посмотреть. Поэтому договор...

– Договор? Мадди, я же попросил прощения за свою идиотскую шутку и...

– И хорошо бы заверить его у нотариуса.

Мэтр выпрямился. Довольно жёстко схватил меня за руку и оскалился. Язык не поворачивался назвать этот оскал улыбкой, к тому же я уже успела узнать, как он умеет улыбаться: открыто, мягко, с очаровательными ямочками на смуглых от ровного загара щеках. Его глаза, полностью утратив васильковый цвет, стали совершенно чёрными, на кончиках пальцев сверкнули голубоватые искры, и я, зажмурившись, втянула голову в плечи, ожидая удара, когда он поднял руку.

Били меня в этой жизни не раз. И скажем честно – иногда оплеухи были не то чтобы заслуженными, но объяснимыми. Маменька, к примеру, не раз шлёпала меня ладонью по губам за несдержанный язык. Сейчас же… Сейчас, когда стоявший почти вплотную мужчина зарычал и, вместо того, чтобы ударить, обхватил своими пальцами моё запястье, я не закричала и не попыталась защитить себя, а словно окоченела.

– Договор ей нужен, – раздувая ноздри, прошипел Мэтр. – Будет тебе договор…

Тряхнул меня так, что я прикусила себе язык. Больно.

– Никто, никогда, ни одного демонова раза в жизни не… – процедил сквозь зубы, а затем сдул упавшую на глаза чёлку и произнёс:

– Магией рода, принявшего меня, клянусь. Могилами Предков клянусь. Жизнью и смертью, и водой, что пью каждый день, и землёй, по которой хожу, и огнём, которым согреваюсь, и воздухом, которым дышу, клянусь помочь… Как твоё полное имя?

– Мадейлин Тауни… – испуганно шепнула я.

– Что помогу Мадейлин Тауни разобраться с её проблемами, предоставлю крышу над головой, верну честь её имени и буду заботиться о ней, как о части своей семьи, до судебного слушания и, если понадобится, после. – Я снова втянула голову в плечи, потому что он так сверкнул глазами, так сверкнул, что жгучего перца мне в глаз – в оба глаза! – лучше бы ударил. – А взамен она обязуется расплатиться со мной…

– П...поцелуями, – пролепетала я, понукаемая бешеным взглядом. – По одному за день п...помощи.

– Да будет так! – прорычал Мэтр и в следующий момент обхватил пальцами мой подбородок, сметая жалящим, коротким и непереносимо горьким поцелуем мои губы. Я вцепилась зубами в его нижнюю губу, сгорая от стыда и злости на себя саму, а когда мужчина отшатнулся, шипя и вытирая рот тыльной стороной руки, прошипела: