На лице девушки отразился интерес.

— Гарги питаются эмоциями всего живого — животными, растениями, людей. Так что почаще выпускай его в подлунный.

— А что еще он любит?

— Молоко, обыкновенное молоко, которым ты любишь побаловаться по утрам, только не переусердствуй, для Гарги — это как вино.

Девушка плеснула в мисочку немного молока и поставила на стол. Зверек быстро сделал большой глоток, а потом замер над мисочкой и только изредка опускал язык, чтобы лакнуть белое удовольствие. Скоро его окрас стал молочно-дымчатым, а осоловелые глазки продолжали буравить мисочку с молоком. Уди нежно почесала зверька между торчащих ушек. Гарги поднял на нее маслянистые глазки и развел ушки в стороны, он сразу стал напоминать влюбленного щенка.

— Какой он забавный, Роки, — с улыбкой произнесла девушка.

— Только помни, у него острые зубки.

— А как же белая краска? — Напомнила Уди.

— Кажется, я вызвал в твоем сердце интерес? Что ж, смотри. Гарги, аршо!

Зверек не шевелясь перевел на него взгляд, потом неспешно вернул его на Уди, продолжая наслаждаться ее прикосновениями. Потом он поднял заднюю лапку, пару раз чесанул коготками бочок и оттопырил ее в сторону. В лапке поблескивал перламутровый белый шарик. Рок быстро подставил кувшин, и капля чистой белой энергии запела в силовом поле сосуда.

Генерал очнулся от странного забытья. Чудный сон, как наваждение продолжал стоять перед глазами. Красивый мужчина и безумно красивая женщина, они о чем-то говорили очень важном и нужном, но он не помнил. Последней мыслью его был луч от небесной косынки, накрывающий все вокруг. А в голове как набат звучали слова этого красавицы: «А принцесса-то свободна!»

— Дурак, я дурак, — закряхтел Самохвалыч, тяжело поднимаясь с земли, — и куда только мои глаза смотрели?

От слабости голова закружилась, и генералу пришлось опереться на ближайшее дерево.

— Скоро песок начнет сыпаться, а я все в войнушку играю, да по бабам непотребным шляюсь. А не пора ли тебе, мужик, семьей обзавестись, — задал сам себе вопрос генерал, — да и принцесса с тобой одной думкой пышет, а это ой как сближает.

И отломав себе большой сук для посоха, он неспешно побрел к деревне, мелькающей чуть в дали.

Глава 7

Рассвет следующего дня встретил нас на полпути к той самой кино-скале, о которой я уже так много чего наслышана, но еще так и не увидела. Надо отметить, что любопытство самый эффективный погонщик.

У скалы нас собралась вполне солидная компания: ученые, люд из военных, трое из сподвижников царя со своей челядью, Петрархиус и мы с Максом. Все расположились небольшим лагерем на опушке леса недалеко от местной достопримечательности.

А скала действительно отличалась от всей окружающей местности. Серая глыба, правильной конической формы одиноко высилась посреди лесистой равнины. За чашечкой чая, я внимательно присматривалась к знаменитой соседке. Ни что в ней не выдавало рукотворного творения, да и законы природы мало чем объясняли, как посередь равнины смогла вырасти столь правильная гора. До заката было еще часа два, и мы решили поближе познакомиться с объемным экраном нашего природного зрелища.

Россыпь некрупных камней отделяла гору от кромки растительности. Ни мелкий кустарник, ни мох не посягали на эту серую громадину, острым конусом уходившую в небо. На ощупь эта скала тоже была обыкновенная, и при соприкосновении с ней ни пятые, ни шестые чувства себя не проявляли. Проследовав вдоль скалы, мы увидели начало говорливого родничка, бьющего из земли. А дальше, сколько хватало взгляда, картина была весьма однообразна, голенькая скала, россыпь камней метров двадцать и буйная невысокая местная растительность.

Полюбовавшись на однообразие, мы решили вернуться в лагерь и подождать вечернего сеанса. Первые закатные лучи тронули вершину конуса, и на скале начало проявляться изображение. Мы внимательно просмотрели фильм и продолжали хранить молчание, даже когда угас последний луч, углубившись в собственные впечатления.

— Господа, чайку?

— А почему бы и нет, — сказал Петрархиус, вставая и разминая ноги.

— У нас будет возможность полюбоваться этим зрелищем и не один день, — пробурчал Макс.

— Ваше величество, а зрелище-то воистину интересное, — подал голос молодой ученый, — все началось на вершине горы, заметили? А вот интересно изображение возникает по всей горе или только на этом склоне? А еще…

И обсуждение, подкрепленное горячим чайком, потело своим руслом. Надо отметить, что и народ здесь собрался любознательный и знающий, и нервишками покрепче. Разжившись кружечкой ароматного чая и укутавшись в дорожный плед, я притулилась чуть в сторонке, чутко обсмаковывая увиденное и услышанное.

— Да любопытное послание, — пробасил пожилой ученый, — тут без колдовства явно не обошлось. Да и таких треугольных существ, что огнем плюются, я что-то в жизни не видывал. Чудно и непонятно.

— Это самолеты, — не ко времени вставила я, — военные самолеты. И управляют ими такие же как мы живые существа.

Все обсуждения разом стихли, и взгляды обратились ко мне, требуя продолжения.

— В моем мире такие машины называют самолетами, то есть машины, которые летают. И управляют ими летчики. Военные самолеты это очень грозное оружие, они летают очень высоко, так высоко, что мы их с земли просто не видим. Их запас вооружения обычно такой, что мама не горюй, — мой монолог проистекал в абсолютной тишине, разбавляемый стрекотом цикад. И меня, конечно, понесло, — а вот что точно любопытно, так это само изображение. Оно цветное и объемное. Но при этом статичное. А движение достигается за счет опускания луча света на плоскость скалы. Это какими же техническими знаниями надо обладать? Кто были те, кто оставил кино на скале, и зачем, хотя это, наверное, понятно. Похоже на послание потомкам, переправленное через века.

— Ну, хватит, — резко перебил меня Макс, — мы все устали и нам пора отдохнуть.

Все разом загомонили, встали и начали расползаться, что-то жарко обсуждая.

Макс тяжело и пристально смотрел на меня. Потом глубоко вздохнул и произнес.

— Вы меня удивили, сударыня.

Я уже размечталась возгордиться своими знаниями, но меня грубо осадили.

— Ваши неуместные фантазии только мешают общему делу, так что постарайтесь их хранить при себе. — И уже отворачиваясь, добавил, — в женской головке уместнее жить другим мыслям, чем этой научной чепухе.

— Но я не фантазировала. И какие такие уж мысли должны быть в моей голове?

Мое негодующее восклицание улетело в пустоту, а я еще долго сидела у костра, ворочая угольки и сглатывая обидный комок слез, подступивший к горлу.

* * *

Наутро я предпочла держаться от всех в стороне, стараясь отдаться своим мыслям и желаниям.