Я взглянула на хмурое лицо мужа. Едва заметно и очень неохотно он кивнул мне в знак согласия на променад по деревне. Толку от моего присутствия в доме все равно никакого, а мой основательно пришибленный вид Димку раздражал. Он наверняка считал, что я нуждаюсь в утешении, для которого не находил слов, ибо сам в нем нуждался. Я даже не сочла нужным переобуваться. Вдруг Димка передумает? Так и отправилась на прогулку в босоножках на каблучках, в которых прикатила из Москвы. Можно было напялить шлепанцы, но ведь и Наташка соскочила с крыльца в таких же босоножках. Чем я хуже?

К нашему удивлению деревня оказалась достаточно обитаемой, что не могло не порадовать. Некоторые дома временно пустовали, о чем свидетельствовали полностью занавешенные окна, но выглядели они, как новенькие. У шестого по счету дома проводилось какое-то собрание. Без председателя. Толпа жителей, разбитая на мелкие кучки, в которых каждый общался внутри своей ячейки, одновременно успевая вмешиваться в разговоры соседних, равномерно гудела. При нашем приближении гул постепенно стихал и заменялся весьма красноречивым молчанием. На нас смотрели, как на прокаженных.

– О! Суд присяжных, – процедила Наташка и, игнорируя недружелюбные взгляды, прямиком направилась к центру сборища.

Значительная часть жителей тут же начала расходиться. Осталась только тройка самых любопытных, да и они шустро убрались за штакетник забора.

Торчать одной на дороге не имело смысла, и я, стараясь держаться прямо и независимо, направилась следом за подругой.

– Здравствуйте! – излишне громко поздоровалась с двумя женщинами и одним старичком Наталья. Ответили ли они на приветствие, я не разобрала, но уже тот факт, что не разбежались, можно было считать положительным началом диалога.

Я со своим «добрым днем» вклинилась в самый неподходящий момент: Наташка с ходу всплакнула, жалуясь на хроническое невезение – помогли знакомым людям с переездом, а вместо заслуженной благодарности получили мешок неприятностей.

Троица отвлеклась на мой «добрый день!», и одна из женщин язвительно заметила – какой же он добрый, если двое человек уже убрались, а третий на подходе. Наташка даже оглянулась, рассчитывая увидеть на дороге еще кого-то из нашего общества. На подходе. Не увидела и, шмыгнув носом, пояснила, что если мы вдвоем и убрались из дома, то, к сожалению, временно. Троица переглянулась и осенила себя крестом.

Я тут же выступила на передний план, ибо поняла истинный смысл сказанного женщиной.

– Простите… Это что, примета или поверье такое – три смерти подряд?

– Неизвестно, три или боле, – прошамкал дедуля. – Как Лешак с косой разгуляется. На сей раз вон оно как – баб себе отбирает.

– К-какой Лешак? – вцепившись в мое плечо, пролепетала подруга. Я попыталась освободиться, да не тут-то было. – Ир, как ты думаешь, это не тот Газонокосильщик, которого мы ночью в лесу по дороге сюда встретили?

Старичок отступил на два шага назад, зато женщины буквально прилипли носами к штакетнику.

– Это как же ж вас ночью в лес-то занесло?

Старичок наткнулся на ступеньку крыльца и присел.

– Да уж не по своей воле, – начиная подрагивать уже всем телом, сообщила подруга. – Заблудились. Ночь, темень непроглядная, да еще дождь. А тут мужик с косой. Он указал нам короткий путь через лес, мы его подвезли. Кто ж знал, что это не мужик, а Лешак с косой.

Коллективный вздох ужаса за забором сопроводился молитвой деда и всеобщими очередными крестными знамениями.

– Куды ж вы его подвезли? К нам в Кулябки?

– Нет, – трясясь все сильнее и сильнее, простонала Наташка.

– Он… сказал, что ему на кладбище надо, – невольно подрагивая вместе с подругой и сгибаясь под тяжестью ее руки вправо, я тщетно пыталась выпрямиться. – Мы… его… на лесной дороге высадили. Наталья, будь добра, встань по стойке смирно.

– Ага, – откликнулась подруга и схватила меня под руку.

– Нет там никакой дороги! – отрезал дед. – Лешак вам мороку навел. Самих пожалел, а через вас смерть другим наслал. Идите себе домой, идите. Неча тут стоять.

Женщины мигом отпрянули от штакетника, дед трижды плюнул через левое плечо и снова забормотал молитву.

Спорить и отстаивать свою невиновность в подобных условиях – занятие бесполезное. Я только подивилась дремучести местных жителей, а Наташка все же успела доложить троице, что женщина в Снегиревке отправилась на тот свет без нашего приглашения, поскольку туда мы точно не заезжали.

– Очень нужно покойнице ваше приглашение! – раздался над ухом насмешливый женский голос. И мы с Наташкой мигом на него обернулись. Он принадлежал краснощекой полногрудой (явно от природы, без силиконового наполнителя) красавице. Лет этак пятидесяти. В глазах зарябило от яркого пестрого халата. – Чё, дед, ерунду-то порешь? Кто-то утром сбрехал, что Райка Капустина померла, – весело обратилась она к нам, – я-то и подхватилась. В чем была, в том и дунула к подружке в Снегиревку. Даже фартук не сняла. Бегу, сама реву белугой. Света белого не вижу. В калитку влетела, а Райка-то, слышь, дед? «Покойница»-то с огорода своего козла волокет. Оба верещат на всю Снегиревку. Это надо – рогатой башкой дверь в сарайке проломил. В капусту, гад, ломанулся. Я, дед, так и обмерла! Райка, говорю, ты никак живая! Да какая, грит, с этой скотиной жизнь. Каждый день меня в гроб вгоняет, кормилец. Вечером гряды полола, подкрался, сволочь, да так наподдал рогами! Спасибо соседке – до дому довела, прямо помирала. А утром как девчонка вскочила – спина-то всегда с болью да со скрипом разгибалась, и ноги по часу расхаживались, а тут как новехонькая стала. Наверное, этот черт бородатый все косточки на место вправил.

– А почему она этого козла кормильцем зовет? – отодвинув меня за ненадобностью, как отслужившую свое опору, заинтересованно спросила Наташка.

– А чё ж не кормилец-то? – удивилась женщина. – Он один такой породистый на три деревни. Даже издалека приезжают коз огуливать. Не бесплатно же… Так вот, Рай, спрашиваю, а кто у вас нынче помер-то. А она глаза вылупила: нынче, грит, летом или нынче по зиме? Весной, само собой некогда. Но тут козел взбрыкнул и вырвался, Райка меня обругала да за ним! Ничё, поймали. Я уж ее расстраивать не стала, сказала, что за уксусом забежала. Так что, граждане, поминки отменяются.

– А вот и не отменяются! – с торжеством в голосе заявил дед. – Не отменяются, говорю. – И ткнул в моем направлении пальцем. – Вон у их сёдня бабка померла. Милиции понаехало! Участковый у Ивановны пять литров самогонки купил. Она ему, дармоеду, со скидкой продает. Ты, Верка, от этих девок подальше держись. С Лешаком якшались. Вот бабке смерть-то и привезли.

Улыбка на Веркином лице погасла. И сразу же солнце скрылось за роскошным кружевным облаком. Недоверчиво покачивая головой и не отрывая взгляда от Наташки, женщина отметила тот факт, что покойнице никак стукнуло сто лет. Небось от радости и померла.

– Убили ее! – вмешалась одна из союзниц деда. – Участковый сам Ивановне признался.