одно; обкапаю его чернилами, обрызгаю водой, авось подѣйствуетъ. «Я такъ разстроенъ, милая тетушка, что и самъ не знаю, что пишу», здѣсь сдѣлаю кляксу — «если бы вы знали, какими горькими слезами я обливаюсь, припоминая прежніе грѣхи», тутъ обрызгаю водой — «рука моя дрожитъ при мысли», еще клякса. — Ужъ если это не поможетъ, все пропало, хоть клади зубы на полку.

Окончивъ свои записи, онъ спряталъ книжку.

Между тѣмъ его пріятель вспомнилъ, что у него есть какое-то дѣло, и ушелъ, предоставляя Дику мечтать на свободѣ о прелестной Софіи Уэкльзъ и запивать свои мечты «розовымъ виномъ».

— Что-то ужъ слишкомъ быстро все сладилось, разсуждалъ Дикъ, отхлебывая изъ стакана и пересыпая свою рѣчь стихами, которыя всегда были у него наготовѣ:

«Когда человѣкъ огорченъ, стоитъ ему только взглянуть на Софію Уэкльзъ, и онъ счастливъ, онъ вполнѣ удовлетворенъ».

— Да, она очень миленькая дѣвушка.

Она также очаровательна

Какъ роза, распустившаяся вдругъ;

Она также увлекательна —

Какъ чудный, мелодическій звукъ.

— Да, слишкомъ неожиданно все это обрушилось на мою голову! Положимъ, мнѣ нѣтъ надобности порвать съ ней сразу, изъ-за сестренки Фреда, но во всякомъ случаѣ придется держать ухо востро, а то какъ разъ попадешь впросакъ: либо она подастъ жалобу за нарушеніе обѣщанія, либо выйдетъ замужъ передъ самымъ твоимъ носомъ за другого; или же, чего добраго…

Онъ не договорилъ, боясь сознаться, что, чего добраго, она заберетъ его въ руки, — онъ все еще находился подъ обаяніемъ ея красоты — и тогда прощай богатство, роскошь и всѣ золотыя мечты, и тутъ же рѣшилъ, что сегодня вечеромъ придерется къ чему нибудь, приревнуетъ её и поссорится. Онъ выпилъ для храбрости еще малую толику «розоваго», привелъ въ порядокъ свой туалетъ и отправился прямо къ ней.

Софія Уэкльзъ жила вмѣстѣ съ матерью и сестрами въ Чельсіи. Онѣ содержали небольшую школу для приходящихъ дѣвочекъ, о чемъ всѣмъ сосѣдямъ было хорошо извѣстно, во-первыхъ, потому, что надъ окнами нижняго этажа красовалась вычурная вывѣска съ надписью: «Пансіонъ для дѣвицъ», и затѣмъ, ежедневно, между 9 1/2 и 10 часами, маленькія дѣвочки, подходившія однѣ, безъ провожатыхъ, къ парадному подъѣзду этого дома, становились на цыпочки и даже карабкались на желѣзную скобу, силясь ухватиться азбукой за звонокъ. Въ этомъ учебномъ заведеніи занятія — въ высшей степени разнообразныя — были распредѣлены слѣдующимъ образомъ: старшая изъ сестеръ, Мелисса, нѣсколько увядшая барышня, лѣтъ 35, преподавала англійскую грамматику, сочиненія, географію и гимнастику; вторая — Софія, веселая, свѣженькая двадцатилѣтняя дѣвушка, обучала воспитанницъ чистописанію, ариѳметикѣ, музыкѣ, танцамъ и вообще изящнымъ искусствамъ; и, наконецъ, меньшая сестра, Дженъ, — ей только минуло 16 лѣтъ — учила дѣвочекъ шить и вышивать мѣтки по канвѣ. На долю маменьки ихъ, вдовствующей м-съ Уэкльзъ, можетъ быть и прекрасной, но нѣсколько ехидной старушки 60-ти лѣтъ, досталась дисциплина, т. е. томленіе дѣвочекъ голодомъ, угрозы и другія нравственныя пытки и тѣлесное наказаніе.

Въ этотъ-то пансіонъ и направлялся теперь Дикъ Сунвеллеръ, лелѣя въ груди своей коварный умыселъ, грозившій нарушить душевное спокойствіе красавицы Софіи. Приготовленія къ вечеру близились къ концу, въ комнаты уже вносили горшки съ цвѣтами, стоявшіе обыкновенно за окнами — ихъ убирали оттуда только въ слишкомъ вѣтреные дни. — У меньшой изъ сестеръ, Дженъ, вся голова была въ локонахъ, изъ-за которыхъ она два дня кряду ходила въ папильоткахъ изъ желтой бумаги отъ афишъ. Нѣсколько воспитанницъ, которымъ позволили присутствовать на вечерѣ, были уже налицо въ своихъ нарядныхъ, праздничныхъ платьицахъ. Софи вышла къ нему вся въ бѣломъ, какъ невѣста, въ волосахъ у нея была воткнута красная роза. Но болѣе всего сказывалось ожиданіе чего-то торжественнаго, необычайнаго, въ величественной осанкѣ маменьки и старшей сестры, что, впрочемъ, на Дика не произвело особеннаго впечатлѣнія.

«На вкусъ указчика нѣтъ», говоритъ пословица, и мы должны сказать, какъ ни странно это покажется читателю, что Дикъ вовсе не нравился ни м-съ Уэкльзъ, ни ея старшей дочери. Онѣ смотрѣли на него, какъ на вѣтренника, зловѣще качали головой, когда его имя про износилось въ ихъ присутствіи, и отнюдь не поощряли его ухаживаній. Даже самой Софи надоѣли его любезности: судя по нимъ, нельзя было сказать, чтобы онъ имѣлъ серьезное намѣреніе жениться, и она рѣшилась, наконецъ, заставить его высказаться. Съ этой-то цѣлью онѣ и устроили вечеръ, на который пригласили Дика и еще одного претендента-садовника Чегса. Садовникъ былъ по-уши влюбленъ въ Софи. Онъ ждалъ самаго ничтожнаго поощренія съ ея стороны, чтобы предложить ей руку и сердце. Неудивительно поэтому, что Софи очень желала, чтобы Дикъ пришелъ на вечеръ, и даже сама снесла ему письмо: «Если онъ, сирѣчь Дикъ, имѣетъ достаточно средствъ, чтобы прилично содержать жену, или разсчитываетъ получить наслѣдство, это выяснится сегодня», говорила м-съ Уэкльзъ своей старшей дочери. «Если онъ въ самомъ дѣлѣ думаетъ на мнѣ жениться, онъ долженъ сегодня же сдѣлать мнѣ предложеніе», рѣшила про себя Софи.

Само собою разумѣется, что Дикъ не подозрѣвалъ ихъ замысловъ; явившись въ гости, онъ думалъ только о томъ, какъ бы поискуснѣе разыграть сцену ревности и затѣять исторію. «Однако, какъ жаль, что Софи такъ мила», не разъ думалось ему, глядя на дѣвушку. «То ли дѣло, еслибъ на ея мѣстѣ была сестрица Мелисса, — отъ той не трудно было бы отказаться». Стали собираться гости, пришелъ и другой претендентъ на сердце миссъ Софи. М-ръ Чегсъ явился не одинъ, а съ значительнымъ подкрѣпленіемъ въ лицѣ сестрицы, миссъ Чегсъ, которая, войдя въ комнату, бросилась прямо къ Софи, поцѣловала ее въ обѣ щеки и шепнула на ухо, но такъ, чтобы всѣмъ было слышно:

— Скажите, милая Софи, не слишкомъ ли рано мы пришли?

— Нисколько, напротивъ, — любезно отвѣчала молодая хозяйка.

— Если бы вы знали, милочка, какъ я измучилась за этотъ день. Удивляюсь, право, какъ мы не забрались къ вамъ съ четырехъ часовъ. Аликъ такъ меня торопилъ. Вы, пожалуй, не повѣрите, если я вамъ скажу, что онъ до обѣда былъ уже во фракѣ и съ тѣхъ поръ поминутно смотрѣлъ на часы и надоѣдалъ мнѣ, что пора идти. Это все изъ-за васъ, моя красавица.

Эта вступительная рѣчь заставила покраснѣть и Софи, и м-ра Чегсъ; онъ былъ застѣнчивъ, какъ барышня. Къ нему на выручку подоспѣли маменька и старшая сестрица: онѣ принялись осыпать его всевозможными любезностями, а Дикъ Сунвеллеръ остался одинъ. Казалось, Дикъ добился своего: у него было теперь законное основаніе прикинугься обиженнымъ; но, странное дѣло, онъ на самомъ дѣлѣ разсердился не на шутку и въ душѣ посылалъ къ чорту безстыжаго Чегса.

Правда, на сторонѣ Дика было то преимущество, что онъ танцовалъ первую