послать офицера штаба для выяснения обстановки. На рабочий телефон позвонил Жора, спросил, кто остался из офицеров, я сказал, что никого нет.

— А Казанова?

— Казанова поехал сопровождать раненых.

— Какого хуя он туда поехал?

— Не могу знать, — ответил я.

— Там комиссия к вам едет.

— Жора, не переживай, всё будет нормально. Я с ними поговорю.

Комиссия в составе одного подполковника и сопровождающего приехала на целом БТРе. Как только они появились, пришла новость, что у нас одиннадцатый раненый: прилетел «Сапог» и ранил в ногу бойца. Кадровые офицеры для меня остаются непостижимой тайной и загадкой. Наверное, так американские индейцы смотрели на испанских конкистадоров. Логичным было бы, чтобы кадровый офицер, закончивший училище и академию, для начала выяснил, что случилось с раненым, потом бы дал какие-то дельные советы по обороне или просто своими глазами осмотрел рабочую обстановку. Но, войдя на узел связи, он посмотрел на график оперативных дежурных и спросил у меня, почему график нарисован неправильно и почему дежурят не те, кому положено (начальник штаба, замполит, зам по вооружению), а командиры рот. Конечно, какая-то логика в этом есть, но что бы это изменило в практическом плане? Что бы изменило в боевой работе, если бы на КП батальона дежурила, например, наш замполит, бывшая прокурорша откуда-то из Днепропетровска? Затем он мне приказал всех построить. Солдатам в строю он начал рассказывать о количестве своих дипломов, какие академии, училища и курсы он заканчивал, видимо, чтобы мы прониклись каким-то уважением. Затем он у нас поинтересовался, у кого есть военные билеты. Их ни у кого не оказалось.

— Как же вы служите без военных билетов? — странно, что этот вопрос он задавал нам, а не себе. Как будто мы должны были сами себе сделать военные билеты, вырезав из цветной бумаги, это ж не аппликации в детском саду. Опять сложно спорить с подполковником: у солдата должен быть документ. Но а как же боевая работа, что-нибудь он скажет про неё?

— Завтра приедет дежурный «Урал», и вы все едете получать военный билет. — Нет, не скажет.

Тут с «Вольво» привезли раненного в ногу бойца. Это был старый дед с длинными седыми волосами, позывной у него был Нафаня по причине внешнего сходства с персонажем из советского мультика про существо, обитающее в мусоропроводе. Подполковник увидел его и спросил:

— Где тебя ранило? На какой позиции?

— На передке. — Напомню, что передком мы называли позицию, которая находилась прямо на Красноармейском шоссе, недалеко от «Вольво-Центра».

— А как же тебя в ногу ранило? Что, прямо в окоп залетело?

— А мы не были в окопе, мы там рядом чай варили.

Подполковник вдруг опомнился и спросил:

— Где все офицеры?

Я промямлил что-то невнятное, что они где-то рядом, что сейчас будут.

Мы вышли из бункера и вдруг увидели сидящего в кресле во всей амуниции Казанову. То, что он был пьян, было видно издалека. Вообще Казанова не пил, что было вдвойне интересней. Увидев подполковничьи погоны, Казанова встал и закричал:

— Слышь, подполковник, а это ты меня на БТРе обогнал? Я ж тебе махал. Тебе сложно было меня подкинуть? Ездите на БТРах, я ебу.

— Я не понял, это кто? — спросил подполковник у меня.

— А чего ты спрашиваешь у других? Спроси у меня, подполковник! Я Казанова. Я тебя не боюсь. Если надо, я могу и ебало набить.

— Успокойтесь, лейтенант, протрезвейте. — Но Казанову было же не остановить, он материл подполковника уже на чём стоит свет.

Даже пьяный, Казанова всё рассчитал — уйти из подразделения он хотел красиво. Скажем так, истинно в простонародном духе: обматерить вышестоящее начальство, а затем рассказывать, что причина его увольнения — это борьба за правду. Представил себе этот рассказ: «Мы вышли из боя, я тянул раненых братишек под обстрелом, а тут эта крыса штабная приехала на БТРе и начала что-то качать, ну, я его на хуй и послал». Конечно, истинной причиной ухода был стресс, который пережил Казанова сегодня. Привезя раненых в больницу, он не спешил на передок, а просто нажрался в каком-то ганделыке напротив больницы. И только залив свой страх водкой, он появился на КП. Казанова просто понял, что война — это не награды и журналисты и это не для него.

Мне удалось уложить спать кричавшего в пьяной истерике Казанову.

Тяжёлый день закончился.

* * *

В августе 2015 г. укры, потеряв уже всякое стеснение, работали артой и миномётами не только утром и вечером, но и днём. Несколько раз мы наблюдали выходы «Градов» — били по Горловке. Из-за дурацкой организации труда устроить эффективную контрбатарейную борьбу не получалось, так как, пока до наших артиллеристов из «Кальмиуса» доходила информация через все инстанции, противник прекращал огонь и был в укрытии. Я специально посчитал, что от момента, как я сообщаю об обстреле, до нашей ответки проходило два часа.

В этом месяце рота понесла, наверное, самые ощутимые потери. С разницей в два дня на «Втором утёсе» погибли Жан и Старый. Жан (Олег Кухаревский) был старшим на «Втором утёсе». Коллектив этого сторожевого поста был самый боевой и дисциплинированный. Их блиндаж можно было фотографировать и показывать как образец. Внутри был идеальный порядок, удобно разложены боеприпасы и личные вещи. Даже не чувствовалось, что ты находишься где-то в поле. Я много раз приходил к ним, чтобы научиться собирать и разбирать «Утёс», АГС. Проходил учебно-боевую стрельбу из РПГ. Многие бойцы нашей роты хотели служить у Жана на позиции. Почему-то его никак не продвигали вверх, хотя его успех как командира был очевиден. Жан погиб 10 августа на том же месте, где 6 августа погиб Старый, склочный и тяжёлый человек, но отличный солдат и диверсант. Несомненно, эти двое были одними из лучших бойцов 5-ой роты.

Обстановка накалялась, и на наш участок командование перебросило ещё два ПМ-120. Теперь у нас было целых три миномёта. Также было переброшено два танка. Выписавшийся из госпиталя неугомонный Нечисть хотел их использовать для обстрела позиции врага, но у танкистов постоянно что-то ломалось. Подозреваю, поломки происходили от банального нежелания воевать.

С тремя миномётами стало веселее, но не без некоторого нюанса: у миномётчиков не было раций, а какая-либо корректировка приходила ко мне на пункт управления. Каждый раз нужно было кому-то бежать наверх и передавать сообщение. От КП до миномёта — приличное расстояние, учитывая, что нужно было выбраться из самого бомбоубежища. В принципе, никакой корректировки просто не было: расчёт кидал 3–5 мин по стационарной цели и всё. Но однажды с одной из позиций