стал профессиональным военным. Один улетел в Америку, другой в Голландию. У многих кроме места учебы уже значилось место работы.

– Вера? – Голос Вани вырвал меня из калейдоскопа лиц. – Все хорошо?

«Все оʼкей», – хотела ответить я на автомате, но глотнула воздуха и закашлялась – да так, что заслезились глаза.

Ваня молча протянул мне бутылку с кока-колой. Я снова хотела сказать, что все в порядке, но закашлялась еще больше.

– У тебя руки дрожат.

Пальцы, замершие над клавиатурой, и правда немного дрожали. Я сжала кулаки, но это не помогло. Ну отлично. Видимо, теперь стоит мне понервничать, я буду превращаться в трясущуюся старушку. А что – разве не так должна выглядеть Зима?

В углу зашипела кошка. Манжетов на лапках у нее не было, зато на грудке расплылось белое пятнышко. Мася.

Она вдруг выгнула спину и ощерилась.

– А ну пш-ш! – Ваня кинул в нее чипсиной. – Не пугай Веру.

Глаза у кошки были черные, как агатовые бусинки. Я вглядывалась в них, а потом вдруг увидела, как под гладкой черной шерсткой перекатывается золотистый огонек. И тут же из недр сознания поднялась мысль – я могу его уничтожить.

– Все хорошо? – Голос Вани прозвучал как будто издалека.

Глубоко вздохнув, я написала:

«Можно мне посмотреть кое-что еще?»

– Конечно.

Убедившись, что он не смотрит, я вбила в поисковик «Зимняя Дева». Первой ссылкой выпало аниме. Девы обладают огромной природной силой и являются воплощением времен года… С экрана на меня смотрели большеглазые девушки с разноцветными волосами и неправдоподобно тонкими талиями. Не то. Я стала искать дальше. Зимняя Дева, Зимняя Дева… Песня. Легенда. Я кликнула на ссылку. В старину была известна как богиня мести и смерти… Подстрекала воинов на ратном поле… Часто являлась в виде молодой девушки с вороном на плече. Внизу страницы висело две картинки: одна изображала пышногрудую валькирию в окружении волков и воронов, другая – темноволосую девушку в стальных доспехах и в алом плаще. Странно. Если Хельга на самом деле – такая красотка, то кто тогда старуха, испустившая дух прямо мне в губы?

Я продолжила поиски, пытаясь вспомнить кого-нибудь из древних богинь, подходящих на эту роль. Геката? Морриган? У нее вроде на плече сидел ворон. Но разве кого-то из них называли Зимней Девой? Статьи мелькали одна за другой. Зимняя Дева, Дева-воительница, старуха, потерявшая в битвах своих сыновей… Снежная королева… Марена. Хель. Да кто же из них?

Я глубоко вздохнула. О Хельге мне было известно только, что она могла убивать прикосновением и знала будущее наперед.

Интересно, этот дар мне тоже передался? Я покосилась на Ваню. Вдруг удастся почувствовать, что с ним произойдет в ближайшие двадцать четыре часа? Ваня сидел расслабленно, прикрыв глаза и сложив руки на голом животе.

– Что? – спросил он.

Ничего. Ничего я о нем не знала.

Может, со временем. Антон упомянул о заморозках. Как он сказал? Никакого волшебства до первых заморозков?

Я вбила в поисковик имя и фамилию Кости, пролистала несколько страниц с его стихотворениями, добавила в поиск «где похоронен» и проглотила подкативший к горлу ком, когда на одной из страниц нашла подпись «покоится на Архиповском кладбище». Несколько раз повторив про себя название кладбища, я закрыла браузер и поспешила уйти, пока Ваня не заметил слезы в моих глазах.

Не буду я плакать. А то опять руки задрожат.

Антон

Назавтра тело Хельги должны были кремировать, так что времени особо не было. Я оставил Веру с Ванькой – когда уезжал, оба еще спали, – и поехал на квартиру к бывшей Зимней Деве.

Я ожидал увидеть там что угодно – разгром, следы борьбы, порванные в клочья занавески и разломанные в щепки стулья. Но чего я не ожидал, так это зайти в квартиру, в которой абсолютно ничего не изменилось. По крайней мере, на первый взгляд.

Дверь я открыл своим ключом – Хельга давно сделала мне дубликат. Внутри было тихо и прохладно. Я осмотрел замок. Никаких следов взлома. Она точно открыла дверь сама.

Я постоял в коридоре. На стенах пара картин, выполненных карандашом, пахнет морозом и древесиной. Все как всегда, даже полосатый коврик лежит ровно, на своем обычном месте. На кухне тоже ничего необычного – чашки вымыты, стол с накрахмаленными салфетками пуст, стулья придвинуты вплотную.

На кухню убийца явно не заходил.

Оставалась гостиная, которая одновременно была и спальней, и кабинетом. Я вернулся в коридор и толкнул наполовину застекленную дверь.

На первый взгляд в комнате все было по-прежнему: тщательно заправленная жесткая кушетка, заменявшая Хельге кровать, стояла у стены. У окна красовался аккуратный чайный столик с такими же накрахмаленными салфетками, как на кухне, рядом – мягкое синее кресло с потертыми подлокотниками, в которое Хельга обычно усаживала гостей. Сама она всегда сидела на простом жестком стуле.

Стул стоял посреди комнаты. Вокруг и под ним расползлась засохшая темно-бордовая лужица. Сзади на полу лежали окровавленные веревки.

Я остановился, пытаясь воссоздать картину. Вера написала, что Хельга появилась, истекая кровью. Неужели она дала себя связать? Возможно, была без сознания? Допустим. Допустим, кто-то, кого она знала, вошел, ударил ее по затылку, она упала в обморок, очнулась связанная на стуле, а потом – что? Ждала, пока ее убьют?

Эх, Зима, Зима.

Я тщательно обыскал квартиру в поисках прощальной записки или чего-то в этом роде, но ничего не нашел. Видимо, Хельга считала, что главное сделала – нашла себе преемницу.

Я закрыл дверь своим ключом и поехал в морг.

* * *

Морги так-то одинаковые. Я это после Кольки понял – у него и у мамы все было стандартно, черная скатерть на столе, приглушенный свет в комнате и собачий холод. Как Катю хоронили, не помню, но там наверняка было что-то похожее. Приемная, длинный коридор, предбанник. Работник просит надеть перчатки, удостовериться, что носовой платок с собой, и вперед.

Я думал, после Кати меня ничего не возьмет. Опять же, сердце заморожено – только кровь по телу качает, а чтобы чувствовать, такого давно нет. Но смотреть на маленькую сухую старушку со сложенными на животе ручками, которая столько раз гордо вздергивала острый подбородок, отдавая приказы, оказалось тяжелее, чем я думал.

Одета она была в белую ночную рубашку, седые волосы волнами обрамляли худое строгое лицо. На запястьях я заметил следы веревок. Глаз под веками не было. Я всего повидал на службе, но от вида почерневших ран меня замутило.

Я задержал в ладонях ее маленькую руку и вдруг по старой памяти поднес к груди. Может,