Чао Тай нахмурился.

— Веселость и общительность Яо не совсем искренни, — произнес он. — Этот торговец — не из тех, кого бы я с гордостью числил среди своих знакомых. Но чтобы оказаться замешанным в убийстве или политическом заговоре… нет, думаю, он не относится к подобным людям.

— Понятно. Тогда остается еще загадочная слепая девушка. Ее надо как можно быстрее. Отыскать, причем так, чтобы местные власти не успели ничего понять. Завтра утром ты, Тао Гань, по пути сюда зайдешь в судебную управу, дашь начальнику стражи серебряную монету и попросишь в виде личной услуги поискать ее. Объясни ему, будто это твоя племянница и она отбилась от рук, так что пусть докладывает непосредственно тебе. Так мы не подвергнем девушку опасности. — Судья встал и, одернув халат, скомандовал: — Ну а теперь давайте как следует отдохнем оставшуюся часть ночи! Советую запереть и заложить на засов двери, ибо отныне совершенно ясно, что вас взяли на заметку. Ах да, Тао Гань, после того как переговоришь с начальником стражи, загляни к градоправителю и передай ему вот эту бумажку. Я написал здесь имя и адрес певички, с которой беседовал во дворе храма. Вели господину Пао призвать ее к себе вместе с хозяином, выкупить и с первым же военным обозом на север отправить в родные края. И пусть выдаст женщине половину золотого слитка, чтобы она, вернувшись к себе в деревню, смогла выйти замуж. Все расходы — за мой счет. Я узнал от бедняжки много полезного, и она заслуживает награды. Спокойной ночи!

Чао Тай проснулся еще до рассвета, быстро умылся при свете единственной свечи, каковой снабдил его владелец постоялого двора, и оделся. Уже собираясь натянуть через голову кольчугу, он вдруг передумал, бросил тяжелое одеяние на стул и надел куртку со вшитыми изнутри бронзовыми пластиками.

«Мое лучшее средство от внезапного приступа боли в спине!» — пробормотал Чао, накидывая поверх куртки коричневый халат. Обмотав талию длинным черным поясом и прикрыв голову черной шапочкой, он сбежал по лестнице и объяснил смотрителю, что, когда за ним прибудет паланкин, надо приказать носильщикам дожидаться здесь. Покончив с этим, Чао Тай вышел.

На полутемной улице он купил у торговца, деловито раздувавшего угли в переносной жаровне, четыре горячие — с пылу с жару — масляные лепешки. Жизнерадостно жуя, Чао стал спускаться к воротам Куэй-дэ, и, когда он добрался до причала, восход еще только окрашивал алым мачты пришвартованных вдоль берега судов. Корабля Мансура видно не было.

Мимо Чао Тая гуськом прошествовали торговцы овощами — каждый нес на перекинутом через плечо шесте по две корзины с капустой. Помощник судьи Ди окликнул последнего и после долгих торгов на языке жестов купил у него все, включая и шест, за семьдесят медных монет. Торговец, распевая кантонскую песенку и радуясь, что обвел вокруг пальца северянина, а заодно избавился от долгого пути к лодкам и на рынок, засеменил восвояси.

А Чао Тай, взвалив на плечи шест, ступил на корму ближней к причалу лодки. Оттуда он перешел на другую, потом на третью. Идти приходилось осторожно, так как из-за тумана хлипкие доски, соединявшие суда, стали скользкими, да еще обитатели лодок, похоже, считали сходни самым подходящим местом для чистки рыбы. Чао Тай бормотал под нос ругательства, поскольку на многих лодках неопрятные девицы выливали посудины с ночными испражнениями прямо в мутную реку, и вонь стояла невыносимая. То тут, то там Чао останавливали стряпухи, но он не обращал на них внимания, решив сперва найти танцовщицу и получше присмотреться к речному народцу. Мысль о Зумурруд вызывала у него какое-то непонятное щемящее чувство в груди.

Было все еще довольно прохладно, а ноша не слишком давила на плечи, однако непривычный к такому способу переноски грузов Чао Тай вскорости изрядно вспотел и остановился на корме небольшой лодки, решив осмотреться. Городских стен больше не было видно — со всех сторон высился лес матч и рей, увешанных рыбачьими сетями и мокрым бельем. Мужчины и женщины, перемещавшиеся с лодки на лодку, казалось, принадлежали к разным расам. У мужчин были короткие ноги, зато руки — длинные и мускулистые, и движения их сопровождали быстрый, размашистый шаг. На смуглых скуластых лицах более всего поражали плоские косы с большими широкими ноздрями. А вот некоторые молодые женщины отличались своеобразной, чуть грубоватой красотой — у них были круглые лица и живые глаза. Присев на корточки в лодках и выбивая мокрое белье тяжелыми круглыми палками, они оживленно болтали на гортанном наречии, совершенно незнакомом Чао Таю.

Несмотря на то что и мужчины и женщины нарочно делали вид, будто не замечают Чао Тая, у помощника судьи Ди возникло неприятное ощущение, будто за ним постоянно наблюдают тайком.

«Должно быть, это из-за того, что сюда нечасто заглядывают ханьцы! — пробормотал он. — Стоит только повернуться к этим уродам спиной, как они начинают таращить глаза!» Чао Тай даже обрадовался, увидев наконец впереди узкую полоску воды. Бамбуковые мостки вели к длинному ряду больших, затейливо разукрашенных джонок, соединенных носом к корме. Вдоль первого ряда шел второй, за ним — третий, и все они сообщались между собой благодаря широким мостикам с поручнями. Последним был четвертый ряд, находившийся почти у середины реки. Чао Тай взобрался на корму ближайшей джонки, и его глазам предстала гладь Жемчужной реки. Отсюда он мог разглядеть даже мачты кораблей, поставленных на якорь вдоль противоположного берега. Сосчитав суда, Чао обнаружил, что стоит на третьей джонке в четвертом ряду. Возглавляла этот ряд большая, как боевой корабль, джонка. Высокие мачты украшали шелковые флажки, а вдоль карнизов над каютами висели гирлянды разноцветных фонариков, и все они раскачивались под легким дуновением утреннего бриза. Осторожно управляясь с корзинами на узких палубах других джонок, Чао Тай влез на борт самой большой.

У люка бездельничали заспанные подавальщики. Равнодушно поглядев на Чао Тая, они продолжали болтать, а тайвэй быстро проскочил мимо и скользнул в темный проход. По обе стороны виднелись обшарпанные двери, а в воздухе стояла нестерпимая конь дешевого жира для готовки. Поблизости никого было, и Чао Тай, быстро поставив на пол корзины, юркнул на дальнюю палубу.

Певичка, одетая только в засаленную юбку, сидя на деревянной скамье, подрезала ногти на ногах. Безразлично глянув на Чао Тая, она даже не подумала одернуть подол. Ничто вокруг, казалось бы, не сулило удачи, но, оказавшись в середине судна, Чао Тай воспрянул духом. В дальней части тщательно выскобленной палубы тайвэй увидел высокие двойные двери, выкрашенные в ярко-красный цвет. Какой-то толстяк в халате из дорогой парчи, стоя у перил, шумно полоскал горло. Сердитого вида молодая женщина в помятом белом платье держала для него посудину. Внезапно толстяка затошнило и вырвало. При этом он ухитрился запачкать и перила, и платье женщины.

— Не переживай, дорогуша! — походя обронил Чао Тай. — Думай лучше о приличной доле от платы за вчерашнее вино, которую ты получишь!

Пропустив мимо ушей невежливый ответ, он проскользнул внутрь. Коридор тускло освещали фонари с белыми шелковыми вставками, подвешенные на балках. Чао Тай принялся изучать имена на дверях: «Весенняя Мечта», «Тростинка», «Нефритовый Цветок» — все это, разумеется, были имела певичек, однако ли одно не могло быть ханьским переводом имени Зумурруд. На последней двери, расположенной в конце прохода, никакого имени не значилось, но она была расписала крохотными птицами и цветами. Тронув ручку, Чао Тай обнаружил, что дверь не заперта. Помощник судьи толкнул ее и вошел.