– Ты все будешь видеть, даже если тебе это будет грезиться или открываться во сне. – Травник вложил блокнот с зеленым узором из вьюнка в руки молодого человека. – Я тебе говорил это раньше, но ты не понимал меня или не верил. Нашим встречам приходит конец, дальше ты будешь видеть сам, и я не знаю, смогу ли вновь прийти к тебе просто так. Может случиться, когда-нибудь и ты будешь на моем месте, кто знает. От души желаю тебе другого пути – легкого и спокойного. Я ухожу, и теперь у тебя остается только он. – Травник взял карандаш и быстрым, неуловимым движением начертал на белом листе какой-то знак. – А это тот, о котором я тебе сказал в наш последний вечер.

Друид жестом указал парню на Яна, который все это время стоял, силясь понять смысл слов Травника. Коростель понимал, что он в мгновение ока очутился в чужой стране, и ему было не по себе.

– Вы не знаете друг друга, между вами лежит бездна мира, который мало кто способен познать. Может так случиться, что вы больше никогда не встретитесь, однако мне нравится, что судьба свела вас вместе, во всяком случае, теперь вы хотя бы узнаете друг друга, если что. Я сказал все, дальше провидеть мне не дано. Пойдем, Ян! Тебе же, – Травник тихо назвал молодого человека по имени, но Коростель его не расслышал, – тебе оставаться. Это всегда труднее… Я не знаю твоего пути, но я чувствую, что он не прямой.

Травник повернулся и, не говоря больше ни слова, зашагал по траве к мосту. Ян некоторое время озадаченно смотрел на молодого человека, после чего развел руками и поспешил за Травником. Друид шагал быстро, не оглядываясь, и Ян основательно запыхался, прежде чем догнал его. Он не видел, как трава, примятая их сапогами, медленно распрямляется и тихо течет, подобно темной вечерней речушке под быстрым и холодным ветром осени, которая остается за порогом мерцающего прямоугольника, спокойно и беспрепятственно пропустившего Яна обратно в май.

В небе по-прежнему висела луна, и длинные тени еловых лап протянулись через поляну, где крепко спали путники. Ян попытался было расспросить Травника, но друид не был расположен к разговорам, молча покачал головой и улегся спать у догорающего костра. Коростель пристроился рядом и долго смотрел на дышащие темно-багровым березовые угли, силясь разобраться в своих мыслях. Под мерное дыхание друида он незаметно заснул, а костер еще дымился до утра.

К полудню следующего дня отряд вышел к старому заброшенному погосту. Травник, за все последнее время не проронивший ни слова, дал знак остановиться на привал у полуразрушенных ворот, утопающих в высокой траве. Они тихо вошли в рощу, усеянную позеленевшими надгробиями и поминальными камнями, а деревянные памятники здесь уже порядком погнили и покосились от времени и непогоды. Рыжий Лисовин остался снаружи, уселся у ворот и мирно задремал, однако глаза его были полуприкрыты, и рука лежала на рукояти изрядного охотничьего ножа за поясом. Травник тем временем углубился в крайнюю аллею, дав знак сопровождающим его Марту и Яну остановиться возле входа, где начиналась еле различимая тропинка.

У маленькой могилы, утопающей в кустах белого шиповника, была вкопана низенькая лавочка. На ней восседал тщедушный старичок в выгоревших холщовых штанах и дырявой поддевке. Он поигрывал сучковатой клюшкой и с улыбкой посматривал на идущего к нему Травника. Друид быстро шагал по тропинке, и старичок предупредительно заерзал, подвигаясь и освобождая место подле себя. Однако Травник садиться не стал, остановился перед дедом и протянул ему какой-то предмет, не разжимая кулака. Старичок заулыбался еще шире и отстранил руку друида.

– Симеонушка! – ласково проговорил он щербатым ртом, остро поглядывая снизу вверх. – Нешто я не узнал бы тебя без цацок, что ты, милый?! С утречка уже, почитай, тебя поджидаю. Как весточку получил, сразу сподобился, надо ведь какой-никакой порядок в своем хозяйстве навести, веничком помахать, освежить старые дорожки.

С минуту старец распространялся о чистоте да порядке, посверкивая быстрыми глазками и поминутно почесываясь, что как-то не вязалось с его чистеньким щуплым тельцем, в котором и душе держаться уже было, видимо, трудновато.

Травник не стал его расспрашивать о житье-бытье и молча слушал, задумчиво оглядывая белый цветущий шиповник; до грани весны и лета было еще далековато, да и окружающие кусты были зелены еще майской сочной яркостью без всяких примет завязей. Наконец он вздохнул, жестом остановил разболтавшегося деда и присел перед ним на корточки.

– Времени у нас в обрез, Хозяин, поэтому давай ближе к делу. Когда сумеешь открыть Мост? Сколько часов у нас есть? Мое слово ты знаешь.

Старик окинул взглядом друида, и искорка мимолетного сочувствия промелькнула в его глазах, хотя это могло и показаться.

– Слово-то знаю, как же… – протянул он, и личико его, сморщенное, как старое яблоко-падалица, вдруг приобрело хищное выражение злого хорька, подбирающегося к оставленному без присмотра курятнику. – Лет, почитай, семь или восемь мы с тобой не видались, а ты сразу торопишь, все в один миг схватить норовишь! Вон как волосы снегом-то позасыпало, дорогие, знать, цены всем уплачиваешь.

– Цены, говоришь? – усмехнулся Травник, но в уголках его рта запала, осталась горькая складка. – Цены ведь ты устанавливаешь, дедушко, ты жизни к себе тянешь за ниточки, и сеть твоя тонка, да не рвется.

Старичок весело рассмеялся, и словно отголоски некой затаенной мечты на миг блеснули в прежде, казалось бы, безжизненных водянистых глазах.

– Никто тебя силком не тащит на Мост, ты меня сам разыскал. А цену тебе нынче не я устанавливаю, это тебе и без меня известно… Зато я могу тебе немного поспособствовать по старой памяти, мы ведь старинные знакомцы, можно сказать, приятели. Что на это скажешь?

– Стервятник ты, дед, – ответил друид и повернулся к спутникам, усевшимся на огромный белый камень, нагретый теплый майским солнцем. – Ян! – позвал он.

Коростель, сгорая от любопытства, подошел к Травнику, с интересом разглядывая сморщенного старичка.

– Вот мой сопровождающий, – указал на Коростеля друид. Старик приподнялся с лавки и внимательно изучил Яна недобрым, колючим взглядом. Коростель даже поежился – быстрый холодок пробежал у него по спине.

– Твой прошлый провожатый мне понравился больше, шустрый такой, все вопросы спрашивал, – заявил старик, закончив осмотр Яна.

– Теперь он не разговаривает, даже со мной, – промолвил Травник, – и взор его погружен в себя уже семь лет.

– Ай-ай-ай, какая жалость! Кто бы только мог подумать! Ты полагаешь, что это я виноват? – деловито осведомился старец.

– Твоя вина, что его не спас, не предупредил о том, куда не стоит заглядывать безрассудству молодости, – ответил друид.

– Да, ты меня винишь, винишь и по сей день. А иначе ты бы должен признать, что сам потащил его за собой в бездну. Предлагал я тебе оставить парня у меня, подкормился бы, отдохнул, глядишь, и отогрелся бы душой, – упрекнул Травника дед.

– У тебя отогреешься, как же, – в тон ему ответил друид, и в глазах его неожиданно для Яна сверкнул гнев. – От тебя же могильным мраком веет, ты душу выстуживаешь, тоска и смерть за твоей спиной. Но учти: больше ты лазеек к моим людям не отыщешь, никакие имена тебе не помогут. Давай ближе к делу.