При мысли о новой разлуке со своими у нее перехватило горло.

— А нельзя взять с собой Спироса и Мариго? Все будут так рады. Они ведь никуда не выезжали после папиных неприятностей.

Она напряженно вслушивалась в его мысли, перебиравшие все плюсы и минусы ее предложения, но вот он принял решение, с улыбкой кивнул в знак согласия и расправил халат на плечах.

— Я узнаю, когда идет пароход в Халкиду. Потом ты съездишь в Колон и пригласишь их.

Как раз в тот вечер из Пирея в Халкиду шел пароход, пятнадцать часов пути. Генри заказал три каюты. Сииросу шел двадцать первый год; это был флегматичный молодой человек, невысокий, коренастый. Вряд ли он был способен на сильные чувства, если не считать его привязанности к Софье, которой он был верным защитником в их детские годы. В глазах Генри он был загадкой: парень ничего не хочет добиваться, у него нет цели в жизни. На вопрос, кем он собирается стать, Спирос смущаясь ответил:

— Да я уже стал… Буду работать в лавке у отца, пока она есть. Потом буду помогать Александросу. Ему тяжело одному. Самому мне ничего не надо.

Генри недоверчиво покачал головой, а Софья улыбнулась про себя: «Генри думает, что богатство или власть единственная цель в жизни и что родиться без честолюбия все равно что родиться безруким или безногим калекой».

Четырнадцатилетняя Мариго была даже не болтунья, а щебетунья, и похожа она была на птицу своим остреньким профилем, хотя в остальном черты ее лица были не лишены привлекательности. Вот уж кто точно не закрывал рта ни на минуту, и только благоговение перед Генри порою накладывало на ее уста печать, что было воистину чудом.

До Пирея добрались поездом. В четверть восьмого пароход отчалил. Путешественники приятно поужинали в маленьком салоне, потом перешли на палубу и смотрели, как в рассеянном лунном свете мимо проплывают островки, очертаниями похожие на морских зверей: кит, дельфин, акула, тюлень: а вот пошли звери лесные — жираф, высоко вознесший каменную главу, медведь, антилопа. В эти картинки Софья и Спирос играли детьми, когда летом семья совершала плавание на Крит, Миконос и ближние острова.

Море было спокойно, ночной воздух недвижен. Они оставались на палубе до полуночи. Пароход широкой дугой огибал мыс Сунион с великолепным храмом Посейдона на вершине утеса, и им казалось, что они могут сосчитать все его пятнадцать мраморных колонн.

Утром встали в семь часов и сразу поднялись на палубу. Софья отметила, что они уже миновали Марафон и скоро должны войти в проливчик шириной в 70 ярдов, ведущий прямиком к Халкиде. Генри взял Софью под руку и подвел к борту показать обширный, простертый в глубину берег, где на суше, вокруг некрополя Авлиды, лежали корабли ахейцев. Его била мелкая дрожь, и Софья крепко сжала его руку.

— Какой же я был дурак! — воскликнул он. — Я третий раз в Греции и только сейчас стою у начала начал.

— Тебя не пустили бы в Авлиду, — заметила она, — без гречанки-жены, которая поможет тебе найти Трою.

Он горячо поцеловал ее в губы, чем немало ее озадачил. «Надо следить за словами, — подумала она. — Он совсем не понимает шуток».

Генри нанял рыбацкий каик, чтобы переправиться на противоположный берег пролива, в Авлиду, и попросил рыбака править с таким расчетом, чтобы высадиться напротив крохотной гостиницы. Два мальчугана подбежали взять их багаж. Генри достал из портфеля свою карту Греции, где разными цветами было показано местоположение всех царств и племен, упомянутых Гомером в «Перечне кораблей», за исключением тех. понятно, что исчезли не только с лица земли, но и из памяти народной. На отдельном листке был набросан план ахейского лагеря на побережье Авлиды.

Софья подозвала Спироса и Мариго, и все четверо направились вдоль берега к северу, пока вдали не открылся порт Халкида. Узкую гавань подковой охватывали холмы с голыми макушками: деревья извели на мачтовый лес еще римляне. Все это совпадало с гомеровским описанием: «камнистая Авлида». Далеко на севере видна была горловина, через которую, вытянувшись цепочкой, корабли могли выйти в открытое море. Этим-то путем и вышли из пролива 1140 ахейских кораблей, миновали Спорады и вошли в Эгейское море, через Лемнос держа курс на Дарданеллы.

Генри поднял выброшенную морем палочку, достал карманный нож и остро заточил ее. Затем, поминутно заглядывая в карту, стал чертить на песке разметку лагеря. Он был весь охвачен возбуждением, и она в который раз подумала: когда он дорывается до любимого дела, возраста для него не существует. Словно и не было тридцати лет разницы между ними. Он прыгал по берегу, как газель, строя на песке просторный лагерь Агамемнона.

— Здесь, в центре войска, стоял Агамемнон, царь Микен и всего Микенского царства, простиравшегося на большую часть Греции[11].

Он обращался к Софье, своей помощнице и напарнице, а Спирос и Мариго стояли в сторонке, дивясь небывалому зрелищу.

— Его палатка стояла в окружении сотни черносмоленных барок и медноносых кораблей. По обе стороны от него—я брошу камни, чтобы ты видела где, — расположились два могущественных вождя: на севере, с сорока кораблями, Аякс, на юге Ахилл, с ним пятьдесят судов и почти тысяча воинов. Справа от Агамемнона расположился мудрый старец Нестор, «песчаного Пилоса царь седовласый», с ним девяносто кораблей: против него Менелай, брат Агамемнона, спартанский царь, он поведет шестьдесят кораблей. Рядом с ним, близ лагерного алтаря, хитроумный Одиссей с дюжиной красноносых судов. Здесь стояли критяне, могучая рать—восемьдесят быстрых кораблей и восемьсот шестьдесят человек дружины; и строго напротив них — аргивяне, тоже с восьмьюдесятью кораблями. К югу, ряд за рядом, располагались беотийцы. пятьдесят кораблей, фокеяне и магнеты — по сорок. На севере, в том же порядке. — эвбейская рать, пятьдесят судов, мужи аркадские — шестьдесят и эпеяне с сорока кораблями.

Это был очень большой лагерь, в нем разместилось сто двадцать тысяч воинов с сорока вождями. Каждая дружина стояла отдельно, сама обеспечивала себя провиантом. Но отплытие в Трою задерживалось — не было попутного ветра, и целые месяцы проходили в праздном бездействии, воины стали пьянствовать, устраивать игры и состязания… Даже могущественный Ахилл не мог удерживать своих людей в повиновении. Помнишь, что он говорит у Еврипида. в — Ифигении в Авлиде»?

Из дома отчего и из Фарсала

Родимого к чуть плещущей волне

Эврипа я привел свои дружины…

И их мне на узде теперь держать

Приходится. Что день, то все грознее

Ко мне мои солдаты пристают:

«Скажи. Ахилл, чего ж мы ждем в Авлиде?

Придется ли отплыть нам в Илион?