Трофеи оказались богатыми. Вооружение отряда пополнилось четырьмя пулеметами, почти сотней автоматов, двумя десятками карабинов и несколькими пистолетами. А патронов собрали около пяти тысяч. Их еще не успели пересчитать, когда дозоры сообщили о приближении новой, на этот раз моторизованной, немецкой колонны.

Она двигалась по равнинной дороге у самого подножия холма, на котором расположился лагерь. Мурзин хорошо разглядел вереницу грузовых автомашин, переполненных гитлеровцами. Тридцать четыре грузовика шли один за другим, растянувшись почти на километр. Впереди катился бронетранспортер и несколько мотоциклов. И вновь партизанские командиры решили принять бой.

Пропустив колонну мимо холма, партизаны ударили с опушки леса по хвостовым машинам. Грузовики остановились. Солдаты стали соскакивать из кузовов на землю. Укрывшись за колесами грузовиков, открыли ответную стрельбу. А бронетранспортер и головная часть колонны продолжали двигаться вперед. Но вот и они замедлили ход и стали посередине дороги. Попрыгавшие на землю солдаты побежали назад, в хвост колонны. Но меткий огонь партизанских пулеметов заставил немцев залечь.

А когда больше половины автомашин было охвачено пламенем, гитлеровцы мелкими группами стали откатываться к небольшой горной речушке, протекавшей позади шоссе. Скрываясь за обочиной дороги, за редкими валунами, они короткими перебежками пытались выйти из полосы обстрела. Мурзин уже собирался поднять своих партизан в атаку, но в это время в тылу его батальона послышалась интенсивная перестрелка. Вскоре от Ушияка прибежал посыльный.

– У нас там тоже идет бой. Немцы атаковали нас сзади. Командир передал, что мы выстоим. Немцев немного. А как здесь у вас дела?

– Передай Ушияку, что пока бошей побили. Может, ему наша помощь потребуется?

– Нет. Пока не надо.

– Постой!

Мурзин понимал, что если батальон Ушияка, оставленный в резерве отряда, не выстоит против атакующих немцев, то положение всего партизанского отряда станет критическим. Поэтому он быстро собрал возле себя около сорока партизан и направил их с посыльным на выручку Ушияка.

Но не успела еще затихнуть перестрелка в лесу, как на дороге показалась новая колонна грузовых автомобилей. Впереди нее громыхали гусеницами четыре фашистских танка.

Примерно в одном километре от леса колонна остановилась. Гитлеровцы слезли с грузовиков и нестройными цепями двинулись на холм, к лесу, откуда доносились звуки боя. Мурзин приказал своим людям подпустить немцев поближе. Напряжение нарастало с каждой минутой. А тут еще фашистские танки свернули с дороги и повели артиллерийский огонь по лесу, в котором укрылись партизаны. Снаряды с визгом пролетали над головами, срезали деревья.

Первая цепь немецких солдат все ближе и ближе подбиралась к лесу, а Мурзин все ждал, не разрешая открывать огонь. Метрах в трех впереди цепи солдат, с пистолетом в руке, шагал офицер.

Всего каких-нибудь тридцать – сорок шагов отделяли партизан от наступающего врага, когда Мурзин нажал спусковой крючок автомата. И сразу же одинокую, длинную очередь заглушила дружная стрельба.

Офицер с пистолетом взмахнул руками, и грохнулся навзничь. Рядом с ним ткнулись в землю еще несколько солдат. Остальные торопливо повалились на пожухлую траву и открыли ответный огонь. Вслед за ними залегла и вторая цепь зеленых мундиров.

На открытом, покатом лугу немцы были прекрасной мишенью для партизан. И видимо, понимая всю гибельность такого положения, офицеры гортанными истошными криками подняли солдат в атаку. В едином рывке немцы бросились к лесу, подставляя себя под партизанские пули. Но в создавшемся положении это был единственно правильный выход.

Навстречу им полетели гранаты. Земля и воздух стонали от взрывов, от крика людей и посвиста пуль. И все же немцы ворвались в лес. Началась рукопашная схватка.

Укрывшись за толстым деревом, Мурзин отстреливался из пистолета. Вдруг позади него, совсем рядом, прогремел выстрел. Он обернулся. В руке Степанова сверкнул парабеллум, а в двух метрах, схватившись за грудь, падал немецкий автоматчик.

– Спасибо, Иван! – крикнул разгоряченный боем Мурзин.

– Пора отходить, капитан! – ответил ему Степанов.

Перебегая от дерева к дереву, они углублялись в лес. Вокруг хлопали выстрелы.

Бой длился несколько часов. Партизаны с трудом оторвались от немцев. Далеко внизу, у подножия холма, в наступающих сумерках взлетели ракеты. Этим сигналом гитлеровцы собирали своих солдат. Теперь в лесной чаще раздавались лишь отдельные выстрелы.

Мурзин устало опустился на гнилое бревно. Рядом с ним присел и Степанов. Негромко перекликаясь, вокруг них собирались партизаны.

– Та-ак! Изрядно мы их потрепали, – сказал Мурзин, вытирая вспотевший лоб.

– И они у нас в долгу не остались. Еще один такой бой – и от партизанского отряда имени Яна Жижки останется только воспоминание.

– Да! Надо разыскать Ушияка и Грековского, собрать раненых, уточнить потери. Айда все к штабу, пока совсем не стемнело.

Мурзин поднялся и побрел в глубь леса. За ним потянулись и остальные. Кровь стучала в висках, в ушах все еще стоял грохот недавнего боя. Едкий запах порохового дыма заглушил все лесные смолистые запахи.

Сентябрь 1944 года был на исходе. Вот уже несколько дней над Златой Прагой сияло безоблачное небо. Казалось, ничто не предвещало грозы, но статс-секретарь протектората Чехии и Моравии группенфюрер СС Карл Герман Франк выглядел мрачнее тучи. Еще бы! Национальное восстание в Словакии, вспыхнувшее в последних числах августа, докатилось до самых границ протектората. Доблестная армия фюрера, и без того истекающая кровью на полях России, вынуждена теперь отрывать части сил на борьбу с восставшими.

«Надо принять ряд срочных устрашающих мер, произвести аресты всех подозрительных, привести в боевую готовность всю службу СС Чехии и Моравии. Только это может предотвратить малейшую попытку восстания на территории протектората», – размышлял Карл Герман Франк. Хмуро сдвинув к горбатому носу черные брови, он стоял возле огромного окна в просторном кабинете Чернинского дворца и единственным глазом оглядывал город.

С высоты этого монументального дворца открывалась обширная панорама Праги, стиснутой со всех сторон величественными холмами, окутанной дымной, едкой пеленой угольного перегара. Заводские трубы извергали копоть в прозрачное небо, далеко внизу по узким коридорам сновали люди.

О! Карл Герман Франк знал народ, населявший этот город, не только по донесениям своих агентов. Бывший книготорговец из Карловых Вар, бывший депутат чехословацкого национального собрания от судето-немецкой партии Генлейна, он знал, на что способны эти люди, если дело дойдет до вооруженного восстания. И уж ему-то жители Праги припомнят многое. Недаром в пражских пивных пользуется успехом крылатая фраза: «Если у Карла Германа Франка есть еще что-нибудь человеческое, так это его искусственный стеклянный глаз».