– За Даманский, – ответил подсудимый.

– Понятно. Молодец, сынок! Хорошую мы смену себе вырастили.

Пинчук почувствовал, как внутри заледенело. Предчувствие его не обмануло: Коган приготовил козырь и сразу выбросил его на стол. Теперь пусть даже суд и согласится с обвинением, Коровку не посадят, определив ему условный срок. Но, скорей всего, отправят дело на доследование, а там тихонечко закроют. Квартиры капитану не видать, и это меньшее из зол. Он посмотрел на Мурина. Лицо у следователя было как у персонажей на картине Репина «Не ждали». Капитан поспешно отвернулся. Что скажет ему после лейтенант, Пинчук представил ясно. «Почему пацан не сообщил мне о наградах? – спросил себя, и сам же и ответил: – А ты не спрашивал. Торопился. Вот и огреб. Хреново…»

Процесс тем временем продолжился. Впечатленный наградами Коровки, судья удовлетворил все ходатайства Когана – в том числе о вызове на заседание представленных им свидетелей защиты. Их тоже попросили выйти в коридор. Суд приступил к допросу потерпевших. Начали с Григоровича. Студент отбарабанил придуманную для него версию и смолк.

– Вопросы у сторон? – озвучил председатель.

– Позвольте? – Коган встал. Получив кивок судьи, спросил: – Скажите, потерпевший, как близко вы видели подзащитного? С каких сторон?

– Вплотную подошел, – ответил Григорович. – Со всех сторон и рассмотрел.

– На зрение не жалуетесь?

– У меня на оба глаза единица.

– Из ваших показаний вытекает, что подзащитный был обнаженным полностью. Вы это подтверждаете?

– Да.

– В таком случае вы должны были рассмотреть отметины на теле подзащитного. Ну там, родимое пятно, какой-то шрам. Вы что-нибудь заметили?

Григорович на несколько секунд умолк, напряженно размышляя.

– Был шрам на лбу, – промолвил наконец. – Другого не заметил.

– Вы это подтверждаете?

– Да, – ответил потерпевший.

– Прошу отметить в протоколе, – сказал защитник. – Второй вопрос. Вы утверждаете: мой подзащитный бил вас кулаками. Какой рукой?

– Обеими, – ответил Григорович.

– И левой тоже?

– Да.

– Прошу и это записать, – сказал защитник. – Последнее. Мой подзащитный утверждает: вы разбили подаренный ему приемник, пнув его ботинком. Вы согласны?

– Он сам его и разломал! – воскликнул Григорович. – Со злости.

– Как это было?

– Ногой ударил…

– Больше нет вопросов, – сообщил защитник.

Такие же вопросы он задал и другу Григоровича и получил похожие ответы. Разве что Зеньков, видно, ощутив неладное, заявил, что он не видел, как подсудимый разбивал приемник. Насчет отметин подтвердил, что не заметил и на зрение не жалуется.

– Уважаемые судьи, – начал Коган, когда Зеньков сел рядом с другом. – Прошу вас разрешить исследование важного доказательства.

– Какого? – Савчук насторожился.

– Освидетельствование тела подзащитного. От плеч до пояса. Позвольте снять ему рубашку. Надеюсь, не сочтете это нарушением общественной морали. Для дела очень важно.

Савчук бросил взгляд на прокурора. Тот пожал плечами.

– Пусть снимет… – разрешил судья.

Коровка встал и стащил с себя рубаху. Зал изумленно загудел.

– На теле подзащитного – два огромных шрама, – сказал защитник. – Левая рука и грудь. Их не заметить невозможно. С моим неважным зрением я вижу их издалека. Сражаясь на Даманском, мой подзащитный получил тяжелое ранение и еле выжил. Из армии был комиссован, а минской ВТЭК признан инвалидом. Вот документы – оригинал и копия, заверенная нотариусом, – он положил на стол перед судьей две бумажки. – Мой подзащитный левую руку поднять не может, не то, чтоб ею бить. Что следует из сказанного? Мой подзащитный ко времени конфликта с потерпевшими был одет. Второе: он их не бил – по крайней мере левой рукой. И последнее. Вот разломанный приемник, – достав транзистор из портфеля, Коган водрузил его перед собой на стол. – Скажите, подзащитный, это ваш? Тот самый?

– Да, – сказал Коровка. Коган перенес транзистор на стол суда.

– Оцените. Как видите, удар был нанесен довольно сильный. Как можно сделать это босою ногой? Ей даже по мячу ударить больно, а тут пластмасса – прочная, советская. Или у кого-то есть сомнения в качестве товаров СССР?

– Приемника нет в материалах дела, – поспешил Савчук. – Он должен был быть изъят у подсудимого по надлежащей процедуре. Вещественным доказательством служить не может.

– Он был изъят, – нисколько не смутился Коган. – В день происшествия участковым и записан в протокол. Но этот важный документ куда-то испарился, – он развел руками. – Однако сам приемник уцелел, в опорном пункте мне его отдали в присутствии свидетелей. Они это подтвердят.

Савчук почувствовал себя премерзко. Защитник развалил на камешки свидетельства потерпевших, ясно дав понять: они соврали. Злость требовала выхода, и он уставился на девчонку, сидевшую на стуле в первом ряду. Она старательно записывала ход суда в блокноте.

– Гражданка? – обратился к ней Савчук. – Да-да, вы, девушка. Кто вы и почему записываете происходящее в суде?

Девчонка встала.

– Я собкор «Известий», Ковалева Ольга Ниловна, – сказала, подойдя к столу. – Вот редакционное удостоверение, а вот – командировочное, – она выложила на столешницу красную книжечку и листок бумаги. – Приехала по обращению коллектива гастронома, где до армии трудился подсудимый. Они прислали в газету телеграмму.

«Блядь! – ругнулся про себя Савчук. – Точно Коган постарался».

– Почему не попросили разрешения суда? – спросил, вернув девчонке документы.

– А разве обязательно? – спросила Ковалева. – Процесс открытый, участвовать в нем может кто угодно. И записи вести.

– Желательно предупредить, – пробурчал Савчук. – Однако, вы правы. Присаживайтесь.

В его душе гремела буря. Вот этого им только не хватало – приезда журналистки! И откуда? Из самой Москвы! Хотя девчонка выглядит не очень-то серьезно. Надо Григоровичу сказать. Тот позвонит в «Известия» – и публикации не будет. Найдет, что им сказать…

– Послушаем свидетелей, – сказал Савчук и посмотрел на секретаря. – Пригласите. Начнем с Ходыко.

В зал вошла свидетельница обвинения – женщина неопределенных лет, полная, лицо помятое. Подойдя поближе, она остановилась и нерешительно взглянула на судей.

– Ваши имя, отчество, фамилия… – приступил Савчук. – Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний.

– Семь лет тюрьмы, – сказал вдруг Коган. – Статья 177 УК БССР.

– Защитник, помолчите! – Савчук повысил голос. – Не нарушайте установленный порядок.

– Извините, виноват, – ответил Коган. – Всего лишь уточнил.

–