Я набрала номер квартиры, и мужской голос произнес:

– Слушаю.

– Это Елена. Я звонила Евдокии Семеновне полчаса назад.

Дверь открыли, я вошла в подъезд, и под бдительным оком консьержа начала подниматься по лестнице. Боровская жила на третьем этаже, на пороге ее квартиры стоял молодой человек в белом халате с короткими рукавами, джинсах с рваными коленями и домашних тапочках на босу ногу.

– Проходите, – сказал он очень серьезно, точно охранник в каком-нибудь сверхсекретном учреждении. – Евдокия Семеновна в будуаре.

Комната, в которой я оказалась через несколько минут (за это время я повесила в шкаф куртку и обрела тапочки, точно такие же, как у парня в халате), так вот, комнату, где на софе возлежала Боровская, назвать просто комнатой язык не поворачивался.

Будуар – совсем другое дело. На антикварном резном столике стояла чайная пара неземной красоты. Судя по запаху, в чашке отвар трав, мяту и корицу я отметила сразу, с остальными незадача. Бархатные шторы были задернуты, на полу ковер с экзотическим рисунком. Антикварное кресло, зеркало в пол, туалетный столик, живые цветы в вазах, а на стенах многочисленные портреты хозяйки, большинство в сценических костюмах. Дорогие безделушки вперемешку с салфеточками, шкатулочками, веерами. В простенке между окон лакированный шкаф с росписью: павлины под цветущими деревьями. Рядом ширма с точно таким же рисунком. Сделано в Китае, но годков эдак сто назад. Хотя, может, и больше.

На Евдокии Семеновне был атласный халат, тоже с павлинами, я решила, что это все же перебор, но о вкусах, как известно, не спорят. На коленях она держала открытую шкатулку с драгоценностями, когда я устроилась по соседству, шкатулку она захлопнула, успев к тому моменту надеть четыре массивных перстня. Камни настоящие, и стоят кучу денег.

– Убери, – сказала она парню, протягивая шкатулку вместе с ключом на цепочке, которую она сняла с шеи.

Парень подошел к китайскому шкафу, открыл его ключом и убрал шкатулку в один из выдвижных ящиков. Всего их было штук двенадцать. Если весь шкаф набит драгоценностями, мадам стоит проявлять осторожность. Надеюсь, квартира на охране.

– Что вы хотели, милочка? – устало спросила она и повернулась к парню. – Принеси гостье чаю. – И тут же, точно спохватившись, добавила: – Это Альберт Сергеевич, мой врач. Без него меня бы давно на кладбище снесли. Руки у него золотые. А какой чай заваривает!

– Спасибо, ничего не надо, – сказала я.

Парень хмуро меня разглядывал, слова Боровской его явно задели, не слова даже, а приказной тон. Руки он держал в карманах. Судя по всему, уходить не собирался. Роста он был невысокого, худощавый и крепкий. Лицо приятное, но не запоминающееся, красавчиком его точно не назовешь. Я вызывала у него тревогу. Бог знает почему. Может, боялся, я оперную диву ограблю.

– У меня несколько вопросов, – сказала я и выразительно посмотрела на Альберта.

Однако с места он не сдвинулся, и теперь вместе с тревогой я почувствовала его неприязнь.

– Ну, что ты стоишь? – ворчливо спросила Боровская. – Иди, нам поговорить надо.

Он еще несколько секунд стоял, словно ожидая, что Евдокия передумает, и нехотя покинул комнату. Дверь лишь прикрыл.

Я не сомневалась, что он стоит рядом и подслушивает. Пожалуй, Зорин прав: оперная дива завела любовника, который ей годится в сыновья. Вряд ли бы она стала разговаривать с врачом или массажистом в подобном тоне. Хотя кто их знает. Вдруг он ей вместо сына? И такое бывает. А он терпит ее капризы в надежде на наследство. Или тетка просто ему симпатична. Он в меру сил оберегает ее от неприятностей, а на меня волком смотрит, потому что не знает, чего ждать от моего визита. Расстрою диву, и у нее давление подскочит…

– Вы сказали, Альберт Сергеевич ваш врач, – не удержалась я.

– Да. Год назад так разболелась, ходить не могла. Подруга порекомендовала Альберта. Он меня на ноги поставил. Лекарства подобрал, а главное, массаж. Я после его рук готова порхать как бабочка. Лет двадцать сразу долой. Талант у парня. А вот характер тяжелый. Неуживчивый. Оттого карьера не задалась. Ему б с такими руками уже свою клинику надо иметь. А он все на дядю работает. Хорошо хоть уговорила кабинет открыть. С помещением помогла, с оборудованием. На его зарплату особо не разживешься. А тут хоть деньги пойдут. Машину приличную купит, а там и квартиру, если сложится. Он, бедолага, на съемной живет. А уж скоро тридцать. Родители ничего не оставили, мать померла, отец второй раз женился, жену в свою однушку привел. Альберту пришлось съехать. Страшно становится иной раз, как люди живут. Не приведи господи, – она торопливо перекрестилась. – Заболталась я, извините, за мной такое водится. От одиночества, наверное. Молчишь, молчишь, потом наговориться не можешь.

– Альберту Сергеевичу повезло, что он вас встретил, – решила я поддержать тему.

– Ну да… хотя, кому из нас больше повезло, еще вопрос. Мне так подумать страшно, что без него вдруг останусь. Но и ему, конечно, за просто так денег никто не даст. Если честно, я настояла, чтоб он в приличную квартиру переехал. Сама ее оплачиваю. Ему она не по карману. Он снимал в два раза дешевле, но в таком месте… одна пьянь да наркоманы вокруг. Жутко вечером из дома выйти. А он ведь допоздна работает. В общем, уговорила. Теперь вот, думаю, с ипотекой надо решать. Сколько ж можно по чужим углам мыкаться. Зятек мой Альберта терпеть не может. Думает, парень – мой любовник. Вот ведь дурак! Мол, облапошит старуху. А мне Альберта уговаривать пришлось, чтоб деньги взял. На каждую сумму расписки писал. Вон, в шкафу лежат вместе с моими бриллиантами. Обещал все отдать. И отдаст, я не сомневаюсь. Ему бы только на ноги встать. Плохо, когда человеку помочь некому. Многие так не у дел и остаются, хотя таланта, может, поболе, чем у других. А помоги человеку в нужную минуту, и вот тебе, Шаляпин. Это я к примеру. А насчет любовника – ерунда. Не нужен мне никто, прошло время. Здоровья бы… еще пожить немного… на солнышко посмотреть. А зятек пусть думает, что хочет. Я не перечу. Мне так даже лестно. Как-никак, я звезда, хоть и на пенсии, а куда звезде без любовника, да еще молодого? От ровесников, поди, мало прока… Что-то я опять заболталась, – покачала она головой. – Размякла после массажа… Вы о чем спросить хотели?

– Если уж речь у нас зашла о любовниках… скажите, не было ли у вашей дочери особых отношений с кем-то из мужчин?

– Эк вывела, – усмехнулась Боровская. – Был ли у Нелли мужик, кроме благоверного? Если вам зятек чего наболтал, плюньте и забудьте. Чушь все это. Она Максима любила. По-настоящему. Со всей бабьей страстью. Я только диву давалась. Уж вроде который год вместе, должна бы поостыть. Он у нее один в душе был, и в сердце. Флиртовать могла, но только при нем, чтоб, значит, не забывал, что у него жена – женщина привлекательная, и желающих немало. А вот повезло ему. Именно так. Не ревность хотела возбудить, а напомнить о его счастье, которое, между прочим, беречь надо. И он, я вам скажу, к ней со всем уважением и нежностью… Неужто прикидывался, аспид? А сам думал, как от нее избавиться? Поверить не могу… А как не сомневаться, когда все против него. Или нет? Понимаю, глупость спросила, что вы могли узнать за один день… Вы уж постарайтесь… Альберт меня убеждает, говорит, надо верить в хорошее. Рисовать благополучную картину развития событий. Психологи советуют. Какой-то новый выверт… а у меня душа болит. Не вырисовывается благополучная картина, хоть ты тресни.