прочтет ли кто-нибудь это письмо. Сейчас мне некому его отправить, и на моем сердце тяжело от горя.

Однако я должна написать правду: моя маленькая дочь Агнес Маргарета не умерла, хотя мой отец всем это объявил.

Агнес остановилась и пораженно посмотрела на Булку.

– Это письмо написано после дня ее смерти, которое указали на надгробии, – сказала она.

– Читай, читай, – поторопил ее Булка, и Агнес продолжила:

Я узнала об этом минуту назад из разговора отца и тети Амели в саду. Они думали, что я уже в постели, но я все услышала. Теперь я понимаю, почему похороны моего ребенка провели в такой спешке и почему мне не разрешили увидеть дочь перед похоронами. Правда в том, что моя малышка не умерла, а ее втайне от меня отдали на воспитание в незнакомую мне семью. Это было, по словам отца, единственным возможным решением проблемы, как он сказал тете. Тетя Амели спросила его о приемной семье, и отец рассказал, что она очень приличная и состоятельная и эти люди уже давно мечтали о ребенке. Единственное, что меня сейчас утешает, – это мысль о том, что моя дочь в безопасности. Отец сказал, что моему ребенку дали новое имя – Маркетта Агнес. Тете Амели новое имя показалось смешным, но я рада, что оно все-таки похоже на то имя, которое я сама выбрала для дочери.

Агнес опять остановилась. Она подняла глаза и посмотрела на Булку.

– Что такое? – спросил Булка.

– Мне вдруг пришло в голову, что… Это, наверное, не имеет к делу никакого отношения, но мою бабушку звали Маркетта Агнес Холмела. Поэтому меня назвали Агнес.

Булка удивленно поднял брови:

– Ого. Ее удочерили?

– Насколько мне известно, нет, – ответила Агнес и потрясла головой, как будто хотела отогнать мысли. – И все-таки это немного странно.

– Здесь все немного странно, – согласился Булка. – Читай дальше.

Если бы Альгот был жив, все сложилось бы иначе. Конечно, отец никогда бы не принял Альгота, не говоря уже о нашем ребенке, но, если бы он был жив, ему бы не понадобилось одобрение моего отца. Но Альгот умер, и я осталась одна.

Я никогда бы не решилась пойти против воли отца. Он отдал распоряжение о моем отъезде в Швецию к тете Герде. Я не могу не поехать. Мне грустно, и у меня нет сил.

Уже глубокая ночь, я должна закончить это письмо. Я положу его в шкатулку для украшений и отнесу ее под доску в беседке к остальным письмам.

Агнес Мария

Агнес посмотрела на Булку:

– Какая еще беседка?

– Ее, наверное, давным-давно разобрали, – задумчиво ответил Булка. – Подожди, я тут подумал…

Булка замолчал, как будто не зная, что сказать.

– О чем? – спросила Агнес.

– А что, если твоя бабушка и есть та пропавшая девочка? У твоей бабушки было, например, свидетельство о рождении?

– Откуда мне знать? – возмутилась Агнес. – Бабушка умерла, когда я была в первом классе.

Булка вздохнул.

– Ну что, откроем тогда следующий конверт? – предложил он.

Агнес кивнула, взяла со стола белый новый конверт и небрежно раскрыла, ничуть не переживая о том, что он порвался.

– Ого, – сказал Булка. – Ты уже смелее действуешь.

Агнес ничего не ответила. Она достала из конверта полностью исписанный лист и раскрыла его. Почерк был тем же, но нажим был более легким. Как будто письмо написал тот, кто уже не в силах плотно прижимать ручку к бумаге.

Агнес начала читать.

Хельсинки, 2 марта 2017 года.

Спустя годы «Раухала» в Пиилониеми снова в моих мыслях. Недавно со мной связались из музея Хармалы. У меня попросили вещи для выставки, которая расскажет о тех годах, на которые пришлись мое детство и юность в Хармале, о тех годах, которые я провела в Пиилониеми.

Я обрадовалась этому звонку и обещала просмотреть свои вещи. С этого начался новый этап в моей жизни, которая была длинной и полной перипетий. Мысленно я снова вернулась туда, где все началось. После этого все показалось мне иным.

Когда живешь так долго, как живу я, прошлое начинает ощущаться как сон. Но когда я держала в руках старые предметы, на меня нахлынули воспоминания. Я вспомнила то, о чем не думала много лет и о чем совсем перестала вспоминать.

Я нашла старое письмо, которое написала еще очень юной. И особенно хорошо вспомнила ту ночь, в которую я его написала. Я так и не положила шкатулку под доску в беседке. Я пыталась, но за мной тогда пристально следили. Мне пришлось оставить шкатулку в саду под кустом смородины, потому что тетя Амели вышла на крыльцо и увидела меня.

Агнес оторвала взгляд от письма.

– Мой сон! Это же мой сон! – выдохнула она.

– Читай дальше, – быстро сказал Булка.

На следующий день я забрала шкатулку из-под куста, и с тех пор она везде ездит со мной. С годами я позабыла о ней, и она затерялась среди моих вещей.

Но сейчас все опять вспомнилось. Я вспомнила, как любила молодого Альгота и мою дочурку, хотя это и было против воли отца и всего тогдашнего мирового порядка.

Я долгое время ненавидела отца за то, что солгал мне и отдал моего ребенка чужим людям. Первые месяцы в Швеции были трудными. Затем умер мой брат Хьюго. Наверное, та печаль, которая заполнила всю мою жизнь, родилась именно в те месяцы.

Но, когда я открыла свое старое письмо и посмотрела на волосы моей малышки, у меня возникла совершенно новая мысль. Она была ясной и четкой: где моя дочь? Какая у нее была жизнь? Почему я никогда это не выясняла? Успею ли я еще?

В то же время у меня родилась и вторая мысль. Мой брат Хьюго умер бездетным, как и мои двоюродные братья и сестры. Я долго думала, что наследство рода Брикнен отойдет государству, как это принято, когда нет других наследников. Но сейчас я подумала: я жива, и у меня когда-то родилась дочь. Я не знаю, жива ли она и, если да, где она живет. Но вдруг у нее был ребенок? И у ее ребенка был ребенок… Возможно, род Брикнен где-то еще продолжается.

Поэтому я связалась со своим юристом и объяснила ему ситуацию. Он ответил, что без фамилии и свидетельства о рождении людей сложно найти. Наследство у меня небольшое. Из отцовского имущества