— Вон там какая-то тропинка, — говорю я. — Идем по ней.

Когда мы отдаляемся, дверь тает в камнях.

— Джемма! — пугается Энн. — Она исчезла!

Сердце как будто стиснули тугой петлей. Я пытаюсь не потерять рассудок. Шагаю к камням — и светящаяся дверь вновь появляется.

— Ох, слава небесам! — говорю я с облегчением.

— Идемте! — просит Фелисити. — Я хочу увидеть сад. Я хочу…

Она не договаривает.

Мы идем по тропинке между камнями. Несмотря на то что на них оставили множество отметин время и грязь, камни горделиво демонстрируют резные изображения множества женщин. Иные из них молоды, как мы; другие — старые, как сама земля. Некоторые, без сомнения, воительницы, они держат мечи, подняв их навстречу солнечным лучам. Одна сидит в окружении детей и оленят, а ее длинные волосы волнами падают на землю. Другая, одетая в металлическую кольчугу, сражается с драконом. Жрицы. Королевы. Матери. Целительницы. Все возможные качества женщины представлены здесь.

Энн, разинув рот, уставилась на женщину с драконом.

— Как ты думаешь, кто они такие?

— Наверное, они из Ордена, а может, и еще старше, — говорю я.

Я провожу рукой по изображению трех женщин на длинном судне вроде баржи. Та, что слева, совсем молода; та, что справа, немного старше; а в центре высечена старая карга, держащая над головой фонарь с таким видом, словно кого-то ждет. Картина рождает странное ощущение, словно я мельком заглянула в будущее.

— Они удивительны, правда?

— Что в них действительно удивительного, так это то, что на них нет этих чертовых корсетов, — хихикает Фелисити. — Ох, Джемма, давай поспешим! Я просто не в силах уже ждать!

Тропинка ведет нас через поле высокой пшеницы, мимо аккуратных рядов оливковых деревьев и грота, где раньше стояли руны Оракула. И вот наконец мы оказываемся в саду, который привыкли считать нашей территорией.

Как только мы ступаем на знакомую землю, Фелисити бегом бросается вперед.

— Пиппа! — кричит она. — Пиппа! Пиппа, это я, Фелисити! Мы вернулись!

Она заглядывает кругом, за все деревья, за камни.

— Где же она?

Я не в силах признаться, о чем думаю, — наша дорогая подруга Пиппа навсегда потеряна для нас. Или она перешла наконец через реку в мир по другую сторону от нашего, или она связалась с тварями Зимних земель и стала нашим врагом.

Я жду, когда искра магии вспыхнет во мне, но — нет, ничего такого, что было в прошлом, не происходит. Я утратила навыки, похоже.

«Ладно. Начни с чего-нибудь простого, Джемма».

Я хватаю горсть листьев и сжимаю их в кулаке.

А потом закрываю глаза. Сердце начинает биться быстрее, потом меня вдруг охватывает жаром. Вся моя жизнь — весь опыт, все переживания, прошлое и настоящее — молнией проносится сквозь меня. Кровь наполняется чем-то новым. Губы расплываются в восторженной улыбке. И когда я открываю глаза, листья в ладони превращаются в рубины.

— Ха! Посмотрите! — кричу я.

Я швыряю драгоценности вверх, и они сыплются обратно красным дождем.

— Ох, как давно мы не играли с магией!

Энн тоже набирает пригоршню листьев и дует на них. Листья взлетают от ее дыхания и медленно опускаются к ногам. Она хмурится.

— Я хотела, чтобы они превратились в бабочек.

— Эй, дай-ка я попробую!

Фелисити хватает горсть листьев, но как она ни старается, они не превращаются ни во что.

— Почему я не могу их изменить? Что случилось с магией? И как же у тебя получились рубины, Джемма?

— Я просто захотела, и они появились, — отвечаю я.

— Джемма, а ты умна! Ты и правда привязала магию к себе! — говорит она со смесью благоговения и зависти. — Должно быть, теперь вся она до последней капли живет в тебе.

— Похоже, это действительно так, — говорю я, но сама не могу в это поверить.

Я поворачиваю руки ладонями вверх, потом ладонями вниз и смотрю на них так, как будто в первый раз вижу. Но это все те же самые обыкновенные веснушчатые руки, которые всегда у меня были… и тем не менее…

— Сделай что-нибудь еще! — приказывает Фелисити.

— Что, например? — спрашиваю я.

— Преврати вот это дерево в дракона…

— Только не в дракона! — испуганно перебивает ее Энн.

— Или преврати этот цветок в красивого джентльмена…

— Да, это мне нравится, — кивает Энн.

— Ох, честно, Джемма! В тебе ведь теперь целый Храм! Делай что вздумается!

— Хорошо.

У моих ног лежит небольшой камешек.

— Хм… я сейчас превращу его… ну, в…

— Сокола! — кричит Фелисити.

А Энн одновременно восклицает:

— В принца!

Я касаюсь камня и ощущаю, что мы с ним словно стали единым целым; я слилась с землей, стала ее частью. Что-то скользкое ударяется о мою ладонь с громким «ква!». Лягушка, вытаращив большие глаза, оглядывается вокруг, должно быть, потрясенная, что перестала быть камнем.

Энн морщится.

— Я-то надеялась на принца!

— Но ты можешь поцеловать лягушку! — предлагаю я, и Фелисити смеется.

Энн срывает маргаритку и по одному общипывает лепестки.

— Если ты собрала в себе всю силу, Джемма, что это означает для нас?

Смех Фелисити прерывается.

— Ты нам не оставила совсем ничего…

— Но как только мы заключим союз с другими племенами в сферах и ударим по рукам, мы разделим магию…

— Да, но на это могут уйти месяцы, — возражает Фелисити. — А прямо сейчас что?

Энн кладет на колени изуродованную маргаритку. Она не хочет смотреть на меня. Мгновение назад меня переполняла радость. А теперь я чувствую себя ужасно виноватой из-за того, что обладаю силой, а мои подруги — нет.

— Если я — Храм, со всей его магией, — запинаясь, говорю я, — тогда я должна суметь поделиться ею с вами, как делился с нами Храм.

— Я хочу попробовать, — тут же говорит Фелисити.

Она кладет ладонь мне на руку. Ее жадные пальцы греют сквозь рукав, и мне хочется стряхнуть их. Я ведь не знаю, что будет, если я передам часть магии Фелисити; не останется ли мне слишком мало? Не захватит ли она сама еще больше?

— Джемма? — произносит Фелисити.

В ее глазах горит такая надежда — я была бы последней дрянью, если бы отказала подругам.

— Дай мне руки, — говорю я.

Через секунду мы крепко держимся за руки. Я чувствую притяжение, почти изысканную боль. Как будто мы стали одним человеком. В моей голове звучат обрывки мыслей Фелисити. Свобода. Сила. Пиппа. «Пиппа» — самое сильное желание, и я ощущаю тоску Фелисити по утерянной подруге как глубокую рану. Мы разъединяем руки, и мне на мгновение приходится прислониться к дереву.