Самаэль опустился рядом. Не обращая внимания на мои попытки воспротивиться, помог сесть, усмехнулся едва слышно и мягко заправил растрепавшиеся после сна волосы мне за ухо.

— Тебе нечего бояться, Эвелин. Слабость скоро пройдет, обещаю.

Я пожала плечом и вновь отвернулась. То, что слезы никак не получается остановить, злило.

— Не думал, что страхи имеют над тобой такую силу. Когда ты решилась спрыгнуть с утеса, то не колебалась. Даже не испугалась.

— Смерть меня не пугает, в отличие от мертвой жизни. Я не из тех, кто может найти покой в смирении.

— Знаю, — Самаэль улыбнулся. — И этим ты выделяешься. Айдерон небольшой город, а сердца у его жителей и того меньше. Никто бы не выбрал смерть, уж поверь.

Я не ответила, только снова пожала плечом. На несколько минут комната погрузилась в молчание, потом Самаэль вновь заговорил:

— Что ты помнишь о родителях?

Внезапная смена темы удивила. Я повернулась и вопросительно посмотрела на чернокнижника.

— Почти ничего, — ответила честно. — Мне было пять, когда они погибли, а дядя Лаур говорить о них не любил. Они с отцом особо не ладили, насколько я поняла. Счастье, что он вообще меня принял.

— И ты не пыталась разузнать самостоятельно?

— Пыталась, конечно. Только, как вы верно заметили, Айдерон небольшой город. Много в нем не вызнать.

Самаэль усмехнулся. Я нахмурилась, не понимая причин веселья, тогда он пояснил:

— Ты снова сбиваешься в обращении. Брось, Эвелин, ни к чему эти метания. Раз уж решила сократить дистанцию, не стоит ее снова увеличивать.

— Я же собственность…

— Разве? — в низком голосе прозвучала улыбка. — Что-то я не вижу подтверждающей это печати.

Растерянность обрушилась на меня, как снег, сорвавшийся с крыши. А ведь правда — Самаэль так и не вернул ее. Забыл, как и я? Или сделал это сознательно? Последний вопрос я озвучила.

— Могу вернуть, если захочешь. Но мне показалось, ты слишком дорожишь свободой, чтобы принять даже намек на ее ограничение.

— Но как же сделка с дядей Лауром?

— Эвелин, в этом поместье не действуют правила остального мира. Тут только мы решаем, что и как будет. И если ты захочешь, здесь ты будешь свободна. Станешь не собственностью, не пленницей, а гостьей.

— Я опасна для окружающих…

— Лишь для тех, чьи лица видишь. Айрис защищает сама ее природа, меня — тьма. А слугам я прикажу не поднимать головы в твоем присутствии. Вот увидишь, все получится.

— У них? Или у меня?

— У нас, Эвелин.

Я смутилась. Ощутила, как вспыхнули щеки, и отвела взгляд, притворившись, что меня заинтересовала маленькая птичка, севшая на уличный подоконник. Сердце отчего-то забилось быстрее.

— Пока наши цели совпадают? — уточнила я, не поворачиваясь.

Самаэль не ответил. И невозможным образом то, что он не сказал: «Да», заставило меня смутиться еще сильнее. Несколько минут мы сидели в тишине. Самаэль смотрел на меня, я же не могла отвести взгляда от окна. Пусть птичка давно улетела, но пока я не чувствовала в себе сил повернуться. Сердце билось все так же быстро, а щеки ощущались все такими же горячими.

Наконец, когда мне почти удалось вернуть самообладание, Самаэль заговорил:

— Не бойся слабости, Эвелин. Она скоро отступит. И когда это случится, мы вернемся к разговору о твоих родителях.

Я посмотрела на него.

— Почему это так важно?

— Потому что у простых горожан не мог оказаться один из десяти амулетов древности, — произнес Самаэль, доставая из кармана медальон моего папы.

Как Самаэль и обещал, слабость начала отступать. Неохотно, едва ли не по капле, но все же я чувствовала, что она тает. Еду мне теперь доставляла служанка — полноватая женщина, чую фигуру я видела лишь краем глаза. Каждый раз, стоило услышать стук в дверь, я отворачивалась. Иногда зажмуривалась для верности. Дожидалась, когда покрывало примнется под ножками переносного столика, находила его края на ощупь и удерживала их, боясь резким движением опрокинуть бокал или тарелку. Лишь когда дверь закрывалась, я переставала прятать взор и аккуратно садилась.

В эти дни Самаэль почти не появлялся. На вторые сутки он передал со служанкой послание, в котором предупреждал, что занят. Я приняла это известие спокойно и о встречах просить не стала. Однако глубоко в душе — так глубоко, что не признавалась в этом даже самой себе, — я ждала их.

Мне нравились разговоры с Самаэлем. Не всегда понятные, рождающие новые вопросы, они дразнили интерес. И может, думать так излишне смело, но мне казалось, Самаэль стал меня видеть. Не как собственность и не как носителя опасного дара, а именно меня — Эвелин. Нет, он по-прежнему отказывался отвечать, если не был в чем-то уверен, по-прежнему не делился догадками. Но по крайней мере, он понял, что неизвестность порождает страхи, и когда мог, старался меня от них избавить.

На третий день мне наконец удалось встать с постели. Ноги подрагивали, да и в пальцах, нервно сжавшихся на столбике кровати, я не чувствовала силы. И все же я справилась, устояла. Медленно, едва ли не по стенке, добрела до ширмы и стянула с нее длинный халат. С юбкой и блузой, боюсь, мне пока не совладать, но продеть руки в рукава и затянуть пояс я сумела.

Когда в дверь постучали, я уже сидела в кресле. Крикнула, разрешая войти, и закрыла глаза. Не сдержала улыбки, услышав удивленный возглас Рагны — той самой полноватой служанки. Дождалась, когда она опустит поднос на низкий стол и выйдет. Оставшись одна, я посмотрела на принесенный завтрак. Каша, политая ягодным сиропом, румяная булочка, чай с брусникой и медом — простая еда, помогающая оправиться после болезни и вернуть силы. Мне такая нравилась.

Я успела опустошить тарелку лишь на треть, когда дверь снова отворилась, на этот раз без стука. Вошел Самаэль. Я улыбнулась, приветствуя, и отставила высокую кружку с чаем.

— Время есть, — произнес он, садясь напротив, — можешь закончить завтрак.

Я покачала головой. Есть под его внимательным взглядом не хотелось. Точнее, не хотелось, чтобы он увидел мои манеры. Меня они вполне устраивали: я точно знаю, что не чавкаю, не путаю приборы и не роняю еду изо рта. Но Самаэль мог оказаться из высокородных айров — никто ведь не знает о его происхождении. И рисковать, выставляя себя посмешищем, я не собиралась.

— Благодарю, но я уже сыта, — ответила со сдержанной улыбкой.

Самаэль, как мне показалось, еле слышно ухмыльнулся.

— В таком случае предлагаю вернуться к разговору о твоих родителях. Что ты о них помнишь?

— Немного. Мне было пять, когда они погибли. Кажется, мы тогда куда-то ехали… — я нахмурилась. — Шел снег… и… и было темно. Да, холодно и темно.