Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже когда я пишу слова «школьный возраст», перед моими глазами встает картина, и это отнюдь не пасторальный пейзаж… Комната моей четырнадцатилетней дочери напоминает мне последствия лондонской бомбардировки. На верхней полке ее шкафа – коллекция минералов вперемежку с чистым бельем. Я знаю, что под свитером на соседней полке можно найти засушенную лягушку, пачку контрабандных сигарет и три тюбика моей самой дорогой помады. И наконец, на третьей полке будут целые тарелки недоеденной пищи, которые стоят там иногда до двух недель – пока я не смогу больше переносить этот запах.
Мне до неприятного отчетливо вспоминается, что я была абсолютно уверена в том, что из моей дочери вырастет бродяга. Кроме того, она будет пироманкой, потому что втихую она баловалась со спичками; воровкой, потому что она время от времени брала деньги из моего секретера; и патологической лгуньей, потому что она всегда все отрицала. Когда она выросла и я пришла к ней в гости, она бросилась мыть чашку, едва я кончила пить, она отчитывала каждого, кто наводил беспорядок на кухне, она знала, как поддерживать тепло в печке, она по-хозяйски тратила деньги, и у меня даже в мыслях не было подозрения, что она говорит неправду. На семьдесят пять процентов это чудесное перевоплощение обязано тому, что она повзрослела. Мне хотелось бы думать, что оставшиеся двадцать пять процентов – результат нашего воспитания, но я не могу поклясться, что это именно так и есть.
К тому моменту, когда моя дочь достигла переходного возраста, я начала понимать, что она действительно взрослеет; что меня беспокоило, так это то, смогу ли я когда-нибудь вернуться в нормальное состояние. Я была уверена, что я худшая мать на свете: я ничего ни в чем не понимала, мои требования граничили с тиранией, я безвкусно одевалась и выглядела настолько ужасно, что один мой вид вызывал панику на улицах. У меня были пещерные взгляды на дружбу мальчиков и девочек; мой повышенный интерес к таким вещам, как контрольная по грамматике и переход из класса в класс, делал меня воплощением самого занудства. Нельзя сказать, чтобы моя самооценка была особенно высокой.
Что же касается моей бедной дочери, то я была уверена, что она навсегда останется грубой, ленивой, враждебной и заторможенной маниакально-депрессивной психопаткой. К счастью, ее друзья были еще в худшем состоянии. Если бы кто-нибудь сказал мне, что эти лохматые, молчаливые личности, которые переступали порог моего дома, когда-нибудь станут умными, добрыми, красноречивыми, чуткими, заботливыми и любящими, я бы решила, что этот кто-то находится в еще худшем состоянии, чем я сама. Оглядываясь назад, я понимаю, что в том, что происходило с этими молодыми людьми, во многом виноваты были разбушевавшиеся гормоны, не говоря уж о стрессе, переживаемом ими оттого, что им надо проделать мучительную работу – перейти от детства к взрослости всего за несколько лет в социальном климате перемен, нестабильности, неопределенности и беспокойства. На самом деле все происходило именно так. Хорошо еще, что я старалась понимать их, проявлять чуткость, добиваться лучшего общения, но, кроме того, я должна была научиться терпеливо ждать перемен к лучшему.
Сегодня мой сон не нарушит ни плачущий младенец, ни испуганный ребенок. Покончено с грязью, криком, просьбами прийти в школу. Они всегда вызывали у меня ужас и ощущение собственной беспомощности и никчемности. Тишина ощутима и тревожна. А знаете, кто приносит мне сейчас самую большую радость? Дочь, которая повторяет мой путь, воспитывая мою внучку! Я стала значительно мудрее и испытываю глубокое уважение к распорядку, заложенному природой. Надеюсь, что смогу передать кое-что из своих знаний дочери, но знаю наверняка, что и она будет так же тревожиться и будет такой же нетерпеливой, воспитывая свою дочь. Трудно поверить в чудо взросления, когда так многое в жизни ставится на карту. Я знаю, что всегда буду повторять родителям это слово из трех букв – волшебное слово: «Жди!»
Как много можно рассказать ребенку
Персонал детского сада в течение нескольких недель очень переживал за Лори. Она выглядела бледной, погруженной в себя и была необычайно раздражительна. Мы попросили ее мать прийти к нам для разговора. Оказалось, что родители Лори разошлись. Отец Лори оставил жену и дочь, его родители пытались установить опеку над внучкой. Когда я спросила, знает ли об этом Лори, ее мать посмотрела на меня с недоумением. «Я ничего ей не сказала, – ответила она, – девочка еще слишком мала, чтобы правильно понять все». Приглядываясь к Лори, мы убедились, что малышка понимала, что происходит что-то ужасное. Но поскольку ей было всего 4 года и ей никто ничего не объяснил, она решила, что во всем этом виновата она.
Другая крайность – когда родители рассказывают своим детям слишком много, как это произошло в случае с одной девушкой. Когда она была маленькой, у ее родителей были проблемы, в которые ее мать посвятила девочку. «Она рассказала мне такие вещи про моего отца, – рассказывала девушка позже, – которые мне лучше было бы не знать. Теперь мне предстоит всю жизнь жить, помня о том, как он ей изменял и с кем. Со стороны моей матери было нечестно взвалить такую ношу на плечи маленького ребенка».
Одно из самых трудных умений, которое необходимо родителям, – это умение рассказать ребенку о темных сторонах жизни. Если чересчур много правды рассказать слишком рано – это будет неправильно. Когда ребенок знает о реальном положении дел, многие события становятся для него менее страшными и мучительными.
Невозможно установить какие-либо жесткие правила на все случаи жизни, однако некоторые общие принципы могут оказаться полезными, когда вы будете решать, что можно или нельзя сказать ребенку, касаясь одной из трудных тем в разговоре с ним.
Когда ребенка кладут в больницу, это чаще всего становится его первым столкновением с серьезной и пугающей действительностью, но он может собраться с силами и справиться с этой трудной ситуацией, если его как-то успокоить, объяснив, что с ним будут делать. Если он ничего не знает, например, об удалении миндалин, естественные в этой ситуации боль и неудобство будут усиливаться ощущением
