– Но если бы они отступали правильно, то могли бы победить, – заметил Ясмуд, собирая раскатившиеся фигурки.

– Как это? – не понял Святослав.

– Смотри. Нужно было боевой порядок сохранить. Вот так… Отступаем и выманиваем белых на открытое пространство… А теперь берем в клещи, видишь?

– Ты бился с древлянами, дядя? – спросил мальчик, окинув запоминающим взглядом поле боя.

– Только один раз, – ответил Ясмуд. – Они смирные были. Давно не враждовали с нами.

– Тогда почему они…

Святослав не договорил, закусив губу. Ясмуд, сидящий рядом с ним на полу, взял его за руку.

– Не нужно было брать у них лишнее. Мы их разозлили.

– Мой отец?

– Он ошибся. Все иногда ошибаются.

– И ты? – спросил Святослав.

– Конечно, – подтвердил Ясмуд.

– А я вот не буду. Никогда.

– Научишь, если получится?

Мальчик помотал волосами, перетянутыми бечевой, чтобы не лезли в глаза.

– Нет, – сказал он. – Это будет моя тайна.

– Хорошо, – согласился Ясмуд, не позволив себе даже тени насмешки. – Пусть будет тайна.

Он начал собирать деревянные фигурки в ларец, когда в горницу заглянула Василиса и распевно позвала:

– Ясмуд, княгиня к себе требует. Без промедления.

– Закончишь без меня? – Он положил ладонь на щуплое плечико Святослава.

– Конечно, дядя, – согласился мальчик. – Иди скорее. Мамка не любит ждать. Сразу гневаться начинает.

Ясмуд и в самом деле застал Ольгу не в лучшем расположении духа. Поманив его пальцем, она завела его в небольшую светелку, где хранились летописные свитки, карты и всякие диковинные вещицы, которыми любил забавляться Игорь: письменные приборы, увеличительные стекла, красочные миниатюры, кривые восточные кинжалы, чучела невиданных зверей.

– Хочу поговорить с тобой начистоту, – начала Ольга, бесцельно перебирая необычного вида костяные бусы на коротком шнурке.

– Слушаю, княгиня, – склонил голову Ясмуд.

– Сядь. – Она кивнула через стол. – Будем говорить как равные.

– Не получится, – усомнился он, располагаясь напротив.

– Потому что я княгиня?

– Потому что…

Он не договорил. Ольга хотела его поторопить, но передумала. Ее скулы налились румянцем, как спелые яблоки.

– Скажи мне правду, Ясмуд… Скажешь?

– Если такова твоя воля, – произнес он, взглянув ей в глаза.

– Да, – подтвердила Ольга коротко, переставляя и перекладывая предметы на столе. – Ты… Я тебе люба?

Задав этот вопрос, она почувствовала, как сердце ее сжалось, точно испуганный зайчонок. Она не знала, какой хочет услышать ответ. Вот бы не «да» и не «нет»!

– Ты не просто люба мне, княгиня, – признался Ясмуд. – Дороже самой жизни. Я без тебя умру. Зачахну. Не хочу жить без тебя, Ольга.

Ну вот. Предчувствие ее не обмануло. Как же быть теперь? Она не имела права сидеть здесь и слушать эти признания. Каково Игорю видеть свою жену не рыдающей, а сдерживающей счастливую улыбку. Он бы ее проклял на веки вечные. И был бы прав.

– Ясмуд, – тихо сказала она. – Так нельзя.

– Я знаю, – ответил он. – Отпусти меня. Я уйду. Тебе спокойнее будет.

– Куда же ты пойдешь?

– Русь велика, княгиня.

Ольга проглотила комок, вставший поперек горла, словно сливовая косточка.

– А как же Святослав? – спросила она.

И не узнала собственного голоса. Стыд захлестнул ее удушливой волной. Она не хотела отпускать Ясмуда.

– Решай сама, – выговорил он, страдальчески морщась. – Как скажешь, так я и сделаю.

Ольга встала и тут же опустилась на место. Ее руки все никак не могли успокоиться, находя себе то одно занятие, то другое.

– Бери Святика и поезжай в Вышгород. Поживете там пока.

– Долго? – спросил Ясмуд.

Только что собирался сам уйти, а тут, нате вам, затосковал.

– До весны, – сказала Ольга. – Я жду сватов древлянских. Не хочу, чтобы Святослав находился здесь, когда они приедут.

– А! – воскликнул он.

Словно невидимая стрела его пронзила.

– Завтра и поезжайте, – решила она.

– Ладно.

– Ла-адно, – передразнила Ольга. – Собраться ведь в дальний путь надобно. Не поспеете.

– Поспеем, – заверил ее Ясмуд.

– А потом останетесь в чистом поле холодные и голодные? Нет, не возражай. – Она сделала вид, что размышляет. – Нет, вас нужно снарядить как следует. На той неделе поедете. Теперь ступай.

Он остался на месте.

– Сватов древлянских примешь? – спросил.

Ольга усмехнулась, глядя ему в глаза:

– Приму, Ясмуд. Непременно.

Больше он ничего не спросил, а она ничего не сказала.

Ехали тремя возами. На первом – дружинники, сменяя друг друга, чтобы не окоченеть в седле. Следом – Ясмуд, Святослав и Василиса. Затем, наконец, скарб и съестные припасы для зимовки в Вышгороде. Дорога была накатанная, чистая. К вечеру обоз должен был добраться до места.

Мороз стоял трескучий. Конские попоны, бороды и брови дружинников покрылись инеем. Ни птиц, ни зверей на белой равнине, а заезжаешь в лес – молчаливые сосны высятся, так плотно облепленные снегом, что похожи на сторожевые башни или скалы.

В начале пути Святослав отмалчивался, потому что дулся на мать.

– Она меня прогнала, – буркнул он, когда Ясмуд попытался его расшевелить.

– Не тебя одного, – сказал Ясмуд.

– И тебя тоже?

Василиса изо всех сил притворялась, будто спит и совсем не прислушивается к разговору.

В своей шубе с поднятым воротником она походила на бурую медведицу в берлоге. Пар от ее дыхания кудрявился и клубился.

– У княгини сейчас много дел важных, – пояснил Ясмуд. – Мы ей мешаем.

Не удовлетворенный таким объяснением, мальчик отвернулся и больше не задавал вопросов на больную тему. Но было видно, что он затаил в душе не только обиду, но и гнев. Мать прогнала его. Эта мысль засела в душе занозой и не давала Святославу покоя до самой смерти.

Ясмуд был взрослым мужчиной, успевшим забыть, какими болезненными бывают детские переживания. Кроме того, он слишком тяжело переносил разлуку с Ольгой, чтобы чувствовать чужую боль.

Он понимал, что его любовь никогда не получит ответа. Ольга не приблизит его к себе, чтобы не бросить тень на свое княжеское достоинство. Кроме того, она заявила, что ждет сватов от Мала. Возможно, она успела встретиться с послом древлян. Этот брак будет невыносим для нее, как для женщины, но крайне выгоден для правительницы Руси. Вражда между древлянами и русами закончится. Кто такой Ясмуд, чтобы желать иного? Что значат его чувства в сравнении с судьбами целых народов?