Глубоко вздохнув, Отам посмотрела на грозовое мартовское небо, по которому, клубясь и пенясь, неслись полные, наэлектризованные тучи.

«Интересно, — думала она, — дает ли себе Стелла отчет, во что она ввязалась?»

Стелла очнулась и не сразу поняла, где находится и почему лежит на полу. И лишь когда встала, заметила: что-то изменилось. Как только ее ноги коснулись земли, она почувствовала: внутри ее прошла какая-то волна. Тело оставалось спокойно-безразличным, но мозг лихорадочно работал. Ее переполняла неведомая, страшная сила. Колдовской обряд, молния — все это словно вдохнуло в нее энергию. Прежде она ощущала себя как разобранный на части механизм, детали которого валялись где попало. Выпив содержимое бутылки, она почувствовала, что теперь каждая деталь встала на свое место, а сама она снова единый, целостный организм; что она волевая, решительная женщина, которая всегда пряталась где-то глубоко внутри, и ее предназначение — жертвовать собой ради других. Да, теперь все будет иначе.

Посмотрев в зеркало, Стелла сразу с грустью осознала, что чуть ли не в каждом случае, когда нужно было совершать поступок, выбор ее определялся самыми слабыми сторонами ее личности. Обстановка в доме говорила о том, что здесь живет одинокая женщина определенного возраста. Стелла всегда считала, что лучшие качества ее натуры проявляются, когда она помогает другим, и пыталась создать атмосферу тепла и уюта, а на деле все вышло наоборот. В доме было душно, из него хотелось бежать.

Стелла вихрем носилась по комнатам, как впавший в транс крутящийся дервиш. Ею овладела одна мысль: очистить дом от ненужных вещей — и она хваталась за первое, что попадалось под руку. Выбрасывала все, что ей казалось бесполезным, что ей не нравилось или вызывало отвращение. Повсюду царил полный разгром, больно было на это смотреть, хотелось крепко зажмурить глаза и ничего не видеть. Хотелось чистоты, простора, чтоб можно было свободно дышать. На кухне она прежде всего избавилась от еды, содержащей жир или подвергшейся предварительной обработке. В конце концов ее кухня стала похожа на кухню матушки Хаббард.[10]

«Отлично, — подумала она. — В магазин схожу потом».

Мысль о том, что надо приобрести продукты, приводила ее в дрожь.

В спальне она перебрала всю одежду. Ну зачем, скажите на милость, она покупала эти вещи? Какие-то рубашки с кошками, свитера с блестками, рейтузы… со штрипками! К концу уборки шкаф опустел не меньше, чем кухня. Она нарочно пойдет в город и купит все новое, что ей на самом деле к лицу.

Закончив уборку и чистку шкафов, Стелла вынесла сумки и рассортировала их: здесь барахло, обреченное закончить свои дни на свалке, а это можно отнести в магазин благотворительной помощи. Так, уже лучше, гораздо лучше. Из того, что осталось в холодильнике, она приготовила вполне терпимый сэндвич и села составлять список. Притопывая носком ноги по полу, заполнила две колонки: в одной записала то, что надо, в другой — все, что бы ей хотелось. Дом пора перекрасить, розовый цвет ее больше не устраивает. Понадобится новая мебель, поменять надо все, но купить сразу не получится. Придется обставлять постепенно, комнату за комнатой, пока дом не преобразится полностью.

— Я добьюсь своего, — сказала она вслух. — И о чем только я думала раньше?

«Чушь собачья», — тут же мелькнула мысль.

Стелла прекрасно понимала, почему обставила этот миленький старый дом такой дешевой, безвкусной мебелью; зайдет кто-нибудь в гости (впрочем, в гости к ней никто не приходил), увидит все это и подумает: «Вот человек, которого не интересует низкая материальность, потому что он живет духовной жизнью». Как это грустно! Она помотала головой, пытаясь избавиться от этих мыслей, и стала представлять, как все устроить по-новому. Полунищее детство сделало ее бережливой. У нее скопилась приличная сумма денег, и тысяч десять на косметический ремонт она найдет легко. Но чтобы закончить весь дом, уйдет не один год. Придется искать, где бы заработать еще. «Деньги» — вписала она в колонку «надо».

Да, понадобится не один месяц, если не несколько лет, чтобы привести дом, а заодно и свою фигуру в приличный вид, но по крайней мере одно дело можно сделать сразу. Стелла взяла трубку радиотелефона и набрала номер Дотти Дэвис, живущей на этой же улице через четыре дома.

Дотти, лучшая подруга Стеллы, зарабатывала тем, что у себя на кухне устроила небольшую парикмахерскую. Это занятие идеально устраивало ее: оно позволяло одновременно принимать гостей и трудиться себе на благо. Дотти была кругленькая чернокожая женщина неопределенного возраста. Для Стеллы, во всяком случае, этот возраст был загадкой, а сама Дотти каждый раз в день своего рождения объявляла одно и то же количество лет. Кожа ее была безукоризненна, без единой морщинки, и этот факт еще более затруднял задачу определения ее возраста.

Через десять минут Стелла уже стучала ей в дверь.

— Заходи! — услышала она крик Дотти. — Я на кухне!

Стелла вошла и шумно вздохнула.

— Черт возьми, что это с тобой? — сурово спросила Дотти.

— Не понимаю, о чем ты, — ответила Стелла, водружая сумку на кухонную стойку, и поинтересовалась: — Слушай, а где Джек?

Джеком был внук Дотти, хотя она называла его найденышем. Дотти оформила на него опекунство и любила Джека до безумия. Впрочем, такого доброго, хорошего и умного мальчика любить было нетрудно.

— Простудился, ничего страшного, лежит читает. Ты не ответила на вопрос. Что с тобой стряслось?

— Ничего особенного. — Стелла пожала плечами. — Просто попробовала кое-что выудить из бабушкиной тетрадки. Что-то вроде… ну, типа куража, что ли. Захотелось принять порцию. Можно присесть?

— Порцию куража, значит.

Дотти смотрела на нее, вздернув бровь и поджав губы. Стелла рассказала подруге о своей бабушке Перл и о том, чем она занималась в жизни. Дотти, конечно, не считала, что Стелла все врет, но и верила не очень.

— А поточнее нельзя?

Но Стелла решила сменить тему:

— Послушай, мне до смерти надоела моя прическа. Знаю-знаю, ты много лет твердила, что я должна отказаться от хны, мне не идет этот цвет, и вот я в принципе готова. И еще я хочу покороче, но мне кажется, я толстовата для короткой стрижки. Что скажешь?

Все это Стелла выпалила на едином дыхании.

Дотти смерила ее взглядом.

— Думаешь, это так просто? От рыжего избавиться трудней всего. Сначала надо обесцветить, да и то потом может выйти, что ты станешь яркой блондинкой, ярче, чем тебе хочется.

— Как платина?

— Ага.

— Отлично. То есть вообще-то мне бы хотелось почти белые, понимаешь? Но платина тоже пойдет.

— Хорошо.