– Дарья, – ласково прошептал он. – Сними платье.

Я отпрянула на шаг, но студент, взяв мое лицо в ладони, снова притянул к себе:

– Дарья, я не обижу тебя. Сделай, о чем я прошу.

Я послушалась и стянула платье через голову.

Я стояла посреди помещения, в котором пахло пылью и подгнившим деревом, прикрывая руками обнаженную грудь, как будто мне было холодно. Сердце сильно билось. Он тоже разделся. Медленно приблизился и обнял меня. Это было так необыкновенно. Я почувствовала, что между нами что-то зарождается, и это будило во мне какое-то неясное любопытство, даже восхищение. Он встал на колени и потянул меня вниз. Целовал мои груди. Прикосновения его губ пробуждало во мне наслаждение, мне становилось так сладко, до изнеможения. Потом мы лежали на его куртке, он ласкал губами мою кожу, его поцелуи были нежны, как прикосновения крыльев бабочки. А я казалась себе неизвестным материком и не узнавала себя в этой обнаженной девушке. Внезапно мне захотелось чего-то большего, чем только поцелуи. Однако я не знала, как сказать ему об этом, потому что была неопытна и растерянна в своем вожделении. Он понял все без слов.

– Нет, Дарья, – зашептал он. – Это было бы жестоко, ранило бы тебя… Сделаем иначе…

И раздвинув мои бедра, он коснулся меня языком. Мое тело отдавалось его ласкам, ждало их, начинало даже требовать их. Я становилась все нетерпеливей, а потом на секунду оказалась в состоянии невесомости. Легкость, самая чудная легкость на свете и такое же внезапное возвращение на землю и внезапный стыд.

– Ничего не стесняйся, Дарья, – сказал он. – Наша любовь невинна и чиста. Пускай та, чужая, будет грязной…

Из того, что говорила мне Иза, я поняла, что бывшая возлюбленная Агаты была хороша собой. Но, несмотря на это, она связалась с этим чудовищем и, выходя из тюрьмы, сокрушалась, что какое-то время они не смогут видеться. Довольно долгое время. Агате оставалось отсидеть еще два года, а поскольку она была рецидивисткой, нечего было и мечтать о сокращении наказания. Удивительно, но в этом странном союзе двух женщин именно Агата была неверна. Она ходила на сторону, а возлюбленная упрекала ее, порой доходило до настоящих скандалов. А когда та выходила на волю, они плакали, обнявшись.

– Я не смогу посещать тебя, Ага, – говорила та. – По своей воле я ни за что не переступлю порог этого заведения, но ты всегда будешь в моем сердце.

И снова в рев. Что за сцена!

Возможно, там, на воле, мне трудно было бы все это понять. Теперь я знаю, что жизнь порой умеет находить потрясающие развязки. И удивительные. То, что я чувствую по отношению к Изе, нельзя назвать сексуальным желанием. У меня никогда не было таких склонностей, тем более после истории с Агатой. Это было бы просто невозможно. Секс для меня всегда был трудным делом. Я не умела справляться с ролью любовницы, которая на первый взгляд не кажется такой уж трудной. Многие женщины делают вид, что испытывают оргазм, ради сохранения брака. Особенно когда у них есть дети. Я не умела притворяться, а когда пыталась, все тут же раскрывалось. Эдвард вскакивал с кровати, выбегал в другую комнату и нервно курил в темноте. А однажды как сумасшедший вылетел из дома среди ночи и сел за руль. Я боялась, что он разобьется. К счастью, вскоре он вернулся целым и невредимым. Я выбежала в прихожую, и мы прильнули друг к другу.

– Почему все так? – услышала я его полный горечи голос.

– Я не знаю.

Уж конечно не потому, что я его не любила, и не потому, что он часто вызывал во мне презрение как человек. Особенно в тех случаях, когда из боязни за себя брал свои слова обратно. Хвалил какую-нибудь книжку, говорил о ней с энтузиазмом, а как только понимал, что автор непопулярен в диссидентских кругах, писал разгромную статью. Таков уж он был, к сожалению. Необычайная эрудиция, блистательный ум, по-настоящему талантливый человек, но тряпка. Вполне возможно, что его несчастье заключалось в том, что он родился здесь. На Западе ему не пришлось бы выбирать между карьерой и собственной совестью. А совесть у него и вправду была обременена неблаговидными поступками… Я старалась не думать об этом в моменты затишья, когда наши взаимоотношения были сносными, то есть когда ни один из нас не чувствовал себя обиженным до глубины души на то, что сказал другой. Он орал, что женился на стерве, которая живет с ним только потому, что каждой бабе нужно иметь рядом хоть какого-нибудь мужика. Я обзывала его конформистом и прихвостнем. Потом мы мирились. Бывало, мы вместе лежали на диване, каждый читал свою книгу. Время от времени мы обменивались замечаниями по поводу прочитанного. Я обожала такие минуты. Они укрепляли наш союз. По-своему я была благодарна Эдварду. Когда мы познакомились, я была мягче пластилина, он мог бы лепить из меня все что угодно. И кажется, он не причинил мне вреда, скорее помог найти себя. Как он говорил, «придал бриллианту достойную оправу». Разумеется, это было преувеличением – не такой уж я и бриллиант. Подумаешь, написала пару книжек, которые охотно читали люди…

Мне кажется, что последняя наша встреча с Изой стала переломной. До этого времени мы строго придерживались своих ролей – она задавала банальные вопросы, я давала на них банальные ответы. И вдруг, глядя мне в глаза, со своей вечной сигаретой в тонких пальцах – я уже почти смирилась с тем, что она курит как паровоз, – она спросила:

– Почему ты все-таки убила его?

Я почувствовала себя припертой к стене, не знала, что мне ответить. Ну действительно, как ответить на такой прямолинейный вопрос?

– Я все рассказала на суде… – буркнула я, хотя это было неправдой. В суде за меня говорил адвокат, я по большей части молчала.

Иза рассмеялась:

– В суде говорят разные вещи. Я спрашиваю тебя неофициально. Ты ненавидела его?

– Я… я любила его.

– Он тебя не любил?

– Нет, он тоже меня любил.

Уголки ее губ дрогнули в уже знакомой кривоватой усмешке. Она затянулась, выдохнув серо-голубое облачко дыма, которое на мгновение скрыло от меня ее лицо.

– Вы были той еще парочкой.

– Собственно говоря, все было не так уж плохо, – после краткого раздумья сказала я, – если бы не другие люди…

Я осеклась. Как мне объяснить, что под «другими людьми» я имела в виду женщину, с которой Эдвард жил?

– А почему вы оба были раздеты в тот день?

«В тот день»… То, что она употребила именно эти слова, ошеломило меня. Я вдруг поняла, что оказалась здесь неслучайно. Я всегда ждала такого полного душевного контакта с другим человеком, но полагала, что это невозможно. Мы с Эдвардом очень хорошо понимали друг друга, иногда мне достаточно было начать предложение, а он его с легкостью заканчивал. Но никогда не происходило такого, чтобы он сказал за меня какие-то слова от начала до конца. Возможно, потому что он был мужчиной…

Сразу после прихода в библиотеку, или, как говорят мои сокамерницы, в «читалку», я занялась изучением кипы разных бумаг. Большинство библиотечных поступлений оказалось подарками. Список дарителей был солидным и состоял в основном из учреждений, которые решили избавиться таким образом от ненужных книг, например собрания сочинений Ленина. Но попадались и вполне приличные книжки, присланные в качестве рождественских подарков от издателей. Мне в руки также попались перечни списанных книг, зачитанных заключенными до дыр. Такой чести в нашей библиотеке удостаивались пока только детективы. Забавно, что в уголовном мире бешеным успехом пользовались книги с криминальными сюжетами. Может, их читали как обучающую литературу?