грудью, девушка с довольной улыбкой наблюдает за нами. Тревогу она все-таки подняла. Просто не в храме…

Шестеренки в голове начинают крутиться со скоростью колес спортивного болида.

Эстер звонит в полицию. Заявляет о домогательстве, насилии и черт ее знает о чем еще. Опустим тот момент, что за привлечение внимания легавых к храму с нее могут спросить "благотворители" из теневых гильдий.

Сейчас важно то, что на вызов жрицы должен был отправиться патрульный экипаж. Но никак не агенты имперского сыска. Что это значит?

Я в базе уголовного сыска. Как я туда попал?

На ум приходит только один вариант. Эта стерва Юнона все-таки заявила на меня!

Вообще, в это трудно поверить. Не потому, что я был уверен, будто она влюбиться в меня и откажется от мести. Хотя и это тоже. Но основная причина в том, что если Юнона заявила на меня в полицию, то очень скоро об этом узнает и весь высший свет столицы.

Заявление Юноны в таком случае равносильно признанию того факта, что ее женскую честь опорочил какой-то простолюдин с улицы.

Это буквально социальное самоубийство!

Аристократы продолжат улыбаться Лавернам в лицо, выражать сочувствие и моральную поддержку. Но по факту они отвернутся от них. Начнут насмехаться за спиной, разрывать отношения, вставлять палки в колеса и откусывать по кусочку от их активов и собственности. Все потому, что бесчестие одного члена рода отбрасывает тень на весь род.

Когда я приехал в столицу поступать в императорский институт, года полтора-два назад, только-только отгремела похожая новость.

Над наследницей какого-то влиятельного рода, сейчас уже и не вспомню, надругался ее дружок-простолюдин. Аристократы пытались это скрыть, но сам парень умом не блистал и хвастался о содеянном в каждой пивнушке.

В какой-то момент слухи дошли до журналистов, они раздули из этого новость на первую полосу и, как итог, родовичам той девушки пришлось официально отреагировать. Заявление в полицию, отлов простолюдина, который почти сразу подался в бега, и последующая казнь.

Проблему смерть виновного, конечно, не решила. От пострадавшего рода стали отворачиваться друзья и партнеры, а опороченную девушку заклеймили "грязной" и закрыли ей вход в высшее общество.

В конце концов, то ли аристократка не смогла оправиться после надругательства, то ли не выдержала давление общества и, в частности, родовичей, но одним осенним вечером она благородно бросилась под поезд, тем самым убрав порочную тень над своим родом.

Во всех смыслах, нелицеприятная история.

И все указывает на то, что меня хотят сделать в ней новым злодеем.

Жутко несправедливо, учитывая, что удовольствие в процессе получил не я один.

Я не собираюсь идти на поводу у этой стервозной сучки Юноны и ее рода. В чем бы они меня не обвинили — это ложь. И я докажу это.

Потому что любой, кто попытается съесть меня — подавится.

Я поворачиваюсь обратно к сысковикам и глубоко выдыхаю, чтобы успокоить бешено скачущее сердце.

— У вас есть мое имя, значит, и фото. К чему тогда тупые вопросы? — я вытягиваю запястья. — Вперед, раньше начнем — раньше закончим.

Патлатый бросает на напарника растерянный взгляд. Явно не ожидал от преступника сотрудничества.

Здоровяк же усмехается, лопает шарик жвачки и снимает с ремня наручники.

На моих запястьях защелкивается холодный металл.

— Константин Домин, — басит бородатый южанин, — вы задерживаетсь по подозрению в нарушении статьи сто пятьдесят девять Уголовного уложения Аркадии.

Видя, что я не сопротивляюсь, патлатый разочарованно щелкает языком и толкает меня к служебному автомобилю.

— Только выкинь что-нибудь, стрижила, — выплевывает он, — и мы привяжем тебя за яйца к бамперу!

Игнорируя слова понтореза, я прохожу к машине. Агенты ограждают меня с двух сторон и подталкивают к открытой двери, чтобы я не мог сбежать.

Прохожие глазеют на нас, останавливаются и снимают исподтишка, а работающие во дворе храма послушницы испуганно перешептываются. Мол, что преступник делал в нашем храме или, скорее, что плохого мог сотворить такой милый красавчик?

Перед тем, как забраться в салон автомобиля, я напоследок подмигиваю Эстер и шепчу одними губами:

— До встречи.

Лицо жрицы вытягивается, но она быстро берет себя в руки и переключает внимание на прихожан.

Я устраиваюсь на заднем сиденье. Сысковики задерживаются снаружи, патлатый звонит кому-то по телефону и бросает несколько фраз, после чего они размещаются через решетку спереди.

Двери запираются, и вскоре наша рычащая карета вливается в дорожный поток.

Мои конвоиры молчат да и сам я не настроен на болтовню. Модник включает радио и находит какую-то станцию с популярным нынче "сахарным роком". Сидящий за рулем южанин тяжко вздыхает, но ничего не говорит.

Я никогда не понимал, что такого привлекательного в пищащих парнях с крашенными волосами, женскими лицами и слезливыми песенками о любви. Так что мне остается только отключиться от фонового шума и наблюдать в окно за прохожими.

Большинство спешат на вечернюю смену, другие бегут домой, чтобы поскорее пожрать, поспать и утром снова отправиться на ненавистную работу.

В районах побогаче встречаются гуляющие компании, мажоры, парочки на свидании. Я мог бы быть сейчас среди них, расслабляться в кальянной в обнимке с одной, а то и двумя девочками в коротких юбках и прозрачных блузках без лифчика.

И чихать, что я не собирался этого делать! У меня отняли само право заняться этим, а когда меня пытаются обделить, навязать то, что мне не нравится, у меня всегда портится настроение и возникает непреодолимая потребность испортить его окружающим.

— Эй, сладкий мальчик, выруби этот шлак для девственников, пока мы не утонули посреди дороги в твоих соплях.

Южанин усмехается в бороду, и это задевает его напарника. Оборачиваясь, патлатый бьет кулаком по стальной решетке.

— Потухни, стрижила! Еще хоть слово — и поедешь с моим стволом у себя в заднице!

— Боги, я и не знал, что таких принимают на имперскую службу…

Я морщусь от отвращения, а любитель сахарного рока выпучивает глаза.

— Каких "таких"? Ты на что намекаешь, гаденыш? Арс, останови, сейчас я этому вживому стрижиле…

— Угомонись, Рич, нас ждут, — осаждает напарника южанин. — И выключи ты уже эту муть, реально раздражает…

Патлатому ничего не остается, кроме как бросить в меня испепеляющий взгляд и переключить радио на какие-то новости.

Их я тоже пропускаю мимо ушей, потому что вдруг нахожу в словах модника кое-что странное.

Он трижды назвал меня "стрижилой". От Стрия, бога ветра, торговцев и воров. Сленговое название наперсточников, разводил, воров и вообще мошенников в широком смысле.

Во времена тяжелого детства у меня, конечно, были приводы в полицию из-за хулиганства и воровства. Наверняка они