— Я немного лукавил, когда позвал тебя в поездку.

Я вопросительно приподняла одну бровь.

— В Москве ты отлично подготовила всю информацию ко встрече с Хавьером, и сегодня в твоей помощи в переговорах я не нуждаюсь.

— Тогда зачем? — сердце на миг замерло в надежде, что причина та, о которой я думаю.

— Нууу… — с хитринкой прищурился начальник — Я позвал тебя для эскорта.

Надежды разбились на мелкие кусочки. Зато возникло возмущение.

— Вы серьёзно?

— Сегодня не «вы», а «ты». А то будет выглядеть странно.

— Не заговаривай мне зубы! Какой ещё эскорт!?

— Не сердись. — решил успокоить меня Гоша — Мне это правда нужно. Один я не мог прийти, а подходящей кандидатуры больше не было. Да и только посмотри, какая ты шикарная. Я знал, что ты не подведешь меня. Уже одним своим видом ты расположишь Хавьера к этому контракту.

— Откуда такая уверенность?

— Я тоже наводил кое-какие справки. Он конечно мужик серьёзный, так сказать, акула бизнеса, но он гомофоб. Ему не нравиться вся эта однобокая политика толерантности. Я знаю из своих источников, что, сталкиваясь с консервативными взглядами, он более благосклонен.

— Для этого достаточно сказать, что вы были женаты, и у вас двое детей.

Гендир глубоко вздохнул.

— Ладно. Ещё он питает слабость к высоким, длинноногим блондинкам.

— А сразу нельзя было так сказать!?

Я легонько пихнула его локтем, но не сердилась. Всё-таки эта поездка была для меня как подарок.

Поднявшись на второй этаж, мы оказались в небольшом помещении, в другом конце которого в виде арки был расположен вход в выставочный зал. Путь преграждала красная лента. Рядом с ней у стены был установлен небольшой подиум и, когда все гости подошли, на него поднялась высокая длинноволосая брюнетка с пышными формами, которые подчеркивало тёмно-синее сверкающее платье с длинным разрезом до бедра и глубоким декольте. С сияющий улыбкой она заговорила на чистом английском.

— Добрый вечер, дамы и господа. Я рада приветствовать вас в этот восхитительный вечер, который оставит нам яркий след воспоминаний на всю оставшуюся жизнь. Сегодня мы познакомимся с невероятным, удивительным творчеством талантливого, молодого художника, который доказал, что даже в юном возрасте можно быть мастером. Прошу поприветствовать героя сегодняшнего вечера — Антони Морено.

Девушка уступила место на подиуме молодому человеку. Антони выглядел как настоящий щеголь. Худое утонченное лицо украшали очки с тонкой оправой и заостренными верхними углами. Волосы были подстрижены по последнему писку моды: бритый затылок и бока контрастировали с длинными аккуратно уложенными назад прядями на макушке. Костюм был полностью чёрным. От охранников его отличали белые пуговицы, запонки и ремень на брюках.

Художник размеренно заговорил на испанском языке. Его помощница в синем платье переводила на английский. Антони рассказал, что над созданием своих картин он работал около пяти лет, что вдохновение он черпал в чувственности и страсти, пожелал всем хорошего вечера и выразил надежду, что его картины нам понравятся.

Всё это время я посматривала по сторонам в надежде увидеть среди гостей Диму, но он так и не пришёл. Мою нервозность заметил начальник.

— Он обязательно придёт. А пока постарайся отвлечься. — шепнул на ушко он.

— Да, ты прав. Я попробую. — ответила я так же шёпотом.

Девушка в синем вынесла поднос, на котором лежали ножницы. Антони взял их и разрезал ленточку. Гости бурно поаплодировали художнику после чего проследовали в главный зал.

По пути в зал гости подходили к художнику и лично поздравляли его, а после разбредались по галереи. Мы не были исключением.

— Улыбайся, я всё скажу сам. — быстро шепнул начальник.

После того как худощавая, седая женщина в чёрном платье с белой шалью договорила свои поздравления художнику, очередь дошла и до нас. Гендир немедля перешёл в наступление. Он крепко пожал руку Антони и заговорил на испанском.

Пусть я и не знала языка, но по реакции молодого мастера, было ясно, что он доволен. Георгий сказал что-то о Хавьере, и Антони показал ему на другой конец зала. Начальник поблагодарил его, и мы вошли в зал. Свет в помещение был мягким, даже слегка приглушенным. С помощью специальных светильников, расположенных над рамами, ярко освещены были только картины. В центре галереи стояла статуя голой женщины, а вокруг неё были расставлены закругленные скамейки лицом к картинам.

— Что он сказал про Хавьера? — сразу полюбопытствовала я.

— Там, куда он показал, есть неприметная дверь в комнату отдыха. Хавьер ждёт меня там.

— Тогда идём?

— Не спеши. Сначала посмотрим картины.

Мимо нас прошёл официант с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским. Он взял нам два.

— Ты же не собирался пить.

— У тебя помада стойкая? — проигнорировал мою реплику гендрир.

— Да.

— Отлично. Мне надо, чтобы ты выпила больше половины бокала и отдала потом его мне.

— Ах, ты хитрец. — заулыбалась я.

— А как же.

Пока мы говорили, я не обращала внимания на картины, но тут мы встали напротив одной, и я подняла глаза.

— Господи, Боже мой! — полушепотом изумилась я.

Начальник кашлянул, подавляя смех. Художник писал в стиле реализма. И на той картине, что я увидела, женщина удовлетворяла саму себя.

— Не ожидала?

— Нет.

Гендир лукаво заулыбался.

— Ты знал!? Информации в интернете не было.

Он кивнул.

— И почему не предупредил?

— Чтобы посмотреть на твою реакцию. И ты знаешь, я ни о чём не жалею. — насладившись моментом, Гоша быстро добавил — Ты пей, пей. Мне бокал нужен.

Я сделала глоток. Начальник для виду тоже пригубил шампанское. Постояв у картины ещё несколько секунд, я добавила.

— Пойдём на следующую срамоту смотреть.

Гоша вновь подавил смешок кашлем.

— Ты что творишь? Хочешь контракта меня лишить, заставив расхохотаться на весь зал?

— Всё, молчу.

Мы прошли по залу, спокойно разглядывая картины эротического содержания. Все-таки мне было не восемнадцать лет, чтобы смущаться. А смущаться было чему. Антони написал пол Камасутры на своих картинах. И писал он действительно хорошо. Я не могла не оценить по достоинству его талант, но тематика его выставки мне не нравилась. Не моё это, выставлять на всеобщее обозрение то, что должно быть за закрытой дверью между двумя.