День выдался насыщенным так, что я уснул, как только голова коснулась подушки. Утром в понедельник отвез сестру в уневер и сказал, чтобы дождалась меня, я заберу её после лекций. Не стоит оставить её одну. Отец дома за выходные не появился, весь мой настрой высказать ему всё, что думаю, поубавился, но от своего решения я не откажусь.

Еду в уневер, и всё, что я сейчас хочу, — это увидеть профессора. Хрен пойму, зачем, но чувствую, что моё поганое настроение изменится. А он уёбал в отпуск, вот так просто, взял и свалил. Заебись! Пошёл он на хрен! И из моей головы тоже, задолбал там сидеть и мешать мне здраво мыслить.

— Уверен? — спрашивает ректор.

— Как ни когда, — говорю я и забираю папку с личным делом.

Первый шаг к противостоянию отца сделан, дальше я буду играть по своим правилам. Пару гонок и уедем подальше от всего этого говна и конченого отца. Я справлюсь, работу найду нормальную, да хоть какую, главное жить в спокойствии и не бояться, что однажды я не найду сестру дома, а в рабстве у Сабурова. Жаль, что с мединститутом придётся прощаться, но я всегда могу восстановиться.

— Охренел?! — орёт отец, врываясь в мою комнату.

Диана вздрагивает и вжимается в кресло, где пишет какой-то реферат.

— В край, а что? — не отвлекаясь от экрана телефона, спрашиваю я его. Слышу, как часто он дышит, и меня распирает.

— Какого хрена? — Он делает шаг в мою сторону.

— А что такое, папочка? Не нравится, когда идут против твоего слова? — усмехаюсь я, а он делает ещё шаг в мою сторону.

— Играешь с огнём, щенок. Думаешь, забрал документы из университета, разбил пару ментовских тачек, и это что-то изменит?

— Да, изменит, ты же так печёшься о своей репутации. Так пытаешь доказать миру, что ты идеальный родитель, и дети у тебя идеальные, прямо отец столетия. Это только начало, я сделаю всё возможное, чтобы опозорить тебя на весь мир! — выплёвываю я ему в лицо.

— Тупой как пробка, — смеётся он. — Ну мы ещё посмотрим, — с этими словами он выходит из моей комнаты.

— Дэм, зачем ты его злишь? — шёпотом спрашивает Диана.

— Так надо, — отмахиваюсь я.

Я заберу у него самое дорогое — репутацию. Его больше ничего не ебёт, кроме этого. Я прекрасно помню, как он строил из себя жертву и убитого горем мужа и отца, когда мать умерла. Как выдавливал из себя слёзы перед журналистами, которых сам же и вызвал на похороны матерь, устроив целое представление, а ночью бухал и трахал баб. Как он тащил нас на аттракционы, а из кустов щёлкали фотографы, которым он заплатил, чтобы потом писали в газетах, какой он хороший отец и что много времени бедным детям уделяет. Диана радовалась, так как ничего не понимала, думала, папа её любит, а папе было плевать. Как только дело было сделано, он и не смотрел в нашу сторону.

И всё шло по плану, пока я не сел в свою тачку и мне закрыли рот какой-то тряпкой, а очнулся я в самолёте и охренел. Ничего не понимая и не до конца пришедший в себя, я шёл за пассажирами к проверке паспортов, пытаясь разобрать, куда прилетел и какого хрена вообще.

— Пройдёмте с нами, молодой человек, — говорит на английском азиатской внешности мужчина в форме полицейского, когда я прошёл через рамку металлодетектора.

— Зачем? — спрашиваю я севшим голосом, но за ними иду.

Ответа не последовало.

Меня толкнули в комнату для допросов, где на столе была открытая сумка.

— Это ваш багаж? — тычет в ту самую сумку полицейский.

— Нет, — мотаю головой, так как в первые вижу эту вещи.

— На ней ваше имя, — уверяет он меня.

— Это не моё! — возмущённо говорю я.

— Не советую врать, это вам не поможет, — продолжает уверенно говорить. — Мы нашли в вашей сумке наркотики, так что вам лучше самому всё рассказать.

— Что, мать вашу, мне рассказать?! — взрываюсь. — Какие, к чёрту, наркотики?! Что вообще за хрень происхо… — удар под дых прерывает мои возмущения.

— Загорский Демьян, вы арестованы за наркоторговлю.

Меня скручивают, надевают наручники и выводят из комнаты.

22

Демьян

Без каких-то дополнительных объяснений, кроме «вы арестованы за наркоторговлю», я не получил. Меня привезли в местный полицейский участок и закрыли в камеру с какими-то бомжами. А «местное» — это Бангкок, я тут отдыхал год назад, то есть мне пизда! В этой стране законы касаемо наркотиков жуть просто, может доходить до смертной казни, но мне это, скорее всего, не грозит, так как в якобы моей сумке нашли пакетик марихуаны. Что значит, если мне память не изменяет, сто тысяч в их валюте, а это двести тысяч с копейками наших, и год в тюрьме без помощи адвоката, что вряд ли у меня волшебным образом появится.

Спасибо, папочка постарался. Что это его рук дело, я не сомневаюсь, у него друг здесь живёт наркоторговец, и всё ясно как белый день — я отсюда не выйду. И по хрен мне, год — это не так уж и много, если сравнить со смертной казни, но вот что будет с Дианой за это время, я боюсь представить. И это единственное, что меня мотивирует, я должен выбраться отсюда. Хрен знает как, денег у меня, конечно, нет, да и со взятками тут туговато. Но придётся что-то придумать.

— Ты! На выход, — постучал офицер по железным прутьям, когда в маленьком окне под потолком уже стемнело.

Я встал с доски на подобие скамейки и подошёл к выходу.

— Руки за спину, — приказывает он на ломанном английском.

— У меня есть право на один звонок, — говорю я, когда меня ведут по коридору с обшарпанными стенами.

— Таких распоряжений не было.

Ну, кто бы сомневался.

Дальше меня просто игнорируют, никаких ответов, объяснений, ни хрена! А потом начался ад. Переступая порог тайской тюрьмы, ты знакомишься с дискриминацией, ты никто, становишься рабом, на которого всем по хрен, и у тебя нет никаких прав.

В тюрьме никто не говорит по-английски, включая начальника. Приходится наугад выполнять то, что тебе приказывают, понимаешь ты или нет, никого