Гайда сделал вид, будто не понял последние слова Мюллера. В конце концов, перед ним обыкновенный национал-социалист, человек с промытыми пропагандой мозгами. Что взять с убогого? Про себя же он решил держать ухо востро и в случае чего действовать по обстановке. У Клауса свое начальство и своя голова на плечах, а восстанавливать местных против своих однополчан Гайда не хотел. Полученная сегодня утром сводка из штаба дивизии однозначно говорила, что воздушное наступление на Англию идет совсем не так, как об этом пишут в немецких газетах. Явно советскому контингенту придется задержаться на военной базе Ла Бурж не на одну неделю.

Немцы умеют работать. Спешно подготовленный захват прошел без сучка и задоринки. Группу взяли на веранде кафе «Морской бриз». Собравшиеся за столиком молодые люди даже не поняли, что кафе находится под плотным наблюдением. По мнению Гайды, уже одно это с головой выдало в ребятах дилетантов. Два грузовика с тентами, припарковавшиеся на боковых улочках недалеко от заведения. Легковушка напротив входа. Да еще веселая, на первый взгляд, «перегретая» компания оккупантов у барной стойки. Сам Гайда никогда в жизни не провел бы так операцию, но командовал обер-лейтенант Мюллер, и ему сегодня невообразимо везло.

Четверо молодых людей беззаботно тянули недорогое вино под легкую закуску, когда на веранду поднялся сухопарый, жилистый мужчина средних лет в поношенном бежевом костюме.

— Это он, — прошептал бармен, наклонившись к уху Клауса Мюллера.

— Прозит! — пьяным голосом проорал офицер и запустил пивную кружку в окно.

Это и послужило сигналом. Повстанцы не успели оглянуться, как их окружили. Попытавшегося было перепрыгнуть ограду веранды месье в светлом костюме сбили с ног. К кафе подлетел грузовик, и из кузова посыпались солдаты. Внешне безалаберная подготовка, отсутствие какой-либо маскировки и безукоризненно четкое задержание. Как потом рассказывал Клаус Мюллер, малопопулярный, но результативный прием — группа захвата размещается открыто, как будто так и должно быть. Все дело в обывательской психологии людей, ничего не смыслящих в реальной полицейской работе.

Плотно упакованных экстремистов запихнули в грузовик и увезли в фельджандармерию. К допросу приступили не мешкая, чтоб не дать задержанным прийти в себя, сориентироваться в обстановке. Вот тут-то Гайда и пожалел, что не прикусил вовремя язык. Ребята действительно оказались бойцами Сопротивления.

Четверо молодых парней, восторженные романтики и патриоты родины, готовые на все ради свободы. Привычный, заурядный, в принципе, контингент. Податливая глина, из которой опытный мастер может вылепить что угодно по своему разумению. А вот пятый! Пятый оказался сложнее.

Присутствовавший на первом допросе Михаил Иванович дорого бы дал, чтобы этот человек избежал ареста или, по крайней мере, погиб при задержании. Бывший капитан французской армии Николя Ренар, 46 лет, кадровый военный, после разгрома 9-й армии попал в окружение, избежал плена и осел в Ла Бурже. Сначала Николя Ренар играл роль простого солдата разгромленной армии, не желавшего больше воевать и с трудом, но адаптировавшегося к мирной жизни. При другом раскладе это могло прокатить. К несчастью, обер-лейтенант уже знал, что работает с активистом Сопротивления.

После того как раздраженный Клаус Мюллер распорядился перейти к жесткому прессингу, выявились новые подробности. Взрыв моста под армейской автоколонной, налеты на комендатуры в деревнях, похищение и убийство военного врача — вот неполный перечень подвигов капитана Ренара. Кроме того, сам Ренар и двое попавшихся вместе с ним молодых людей оказались активистами французской компартии. Вот это было серьезно, по крайней мере, для Михаила Гайды.

Дальнейшая судьба французов была ясна. Для капитана Ренара война закончилась. Это в лучшем случае. Скорее всего, его ждет расстрел. Остальным грозит тюрьма, если начальство Мюллера не пойдет на вербовку.

— Значит, местных коммунистов сдал? — хмыкнул Овсянников. — Совесть бедняжку замучила. А то, что они под твою задницу бомбу закладывали? Это как?

— Да непричастны они к нашему случаю! Это совершенно другая группа работала.

— И где же те?

— Легли на дно. По крайней мере, никого ни я, ни немцы не поймали. И полиция не выявила, — незаметно для себя Гайда перешел на нормальный деловой тон.

— Я все понимаю. Вроде своих подставил, но если кто из местных мне самолет сожжет или кто-нибудь из наших пропадет или в канаве утонет, смотри, оперуполномоченный особого отдела, с тебя спрос. Делай выводы.

— Значит, на войне как на войне? — криво усмехнулся Гайда.

— Считай, что так, — подытожил командир полка. — Я тебя вообще-то по другому поводу приглашал. Посоветоваться надо.

В глазах особиста загорелся огонек, апатия прошла, сейчас перед Овсянниковым сидел чуточку уставший, умный, готовый выслушать и разобраться в проблеме товарищ. Вот за это Иван Маркович и ценил Михаила Гайду.

— Как я понимаю, после первого удара по врагу режим секретности ослабляется. Ни для кого не секрет, что мы базируемся во Франции, не секрет, что мы здесь делаем. Впрочем, раньше тоже особого секрета не было. Надо решить вопрос с увольнительными в город. Людям нужен отдых, не все же время на аэродроме куковать.

— Требуется согласование с моим ведомством?

— Верно мыслишь. Рапорт Семенову я подготовил, нужна твоя подпись.

— Давай бумагу, — улыбнулся особист, — но учти, командир, ты этим делом мне работы и головной боли добавил. А если что произойдет?

— Вот и будем вместе думать с тобой и Абрамовым, чтоб не произошло. Он со своей стороны проинструктирует, ты со своей, а я добавлю — лишнего не болтать, с местными особо не дружить, быть готовым к провокациям.

— Провокации будут. Как пить дать будут. Не знаешь ты местных красавиц.

— Знаю, вот и предупреждаю: гулять можно, любить можно, но по взаимному согласию, без заявлений в полицию, и языку воли не давать.

На следующий день полк почти в полном составе поднялся на задание. Командование дивизии категорически требовало разнести к такой-то матери заводы Глостера и Челтнема. Вылет в 9.20, одновременно с самолетами 2-го и 3-го воздушных флотов люфтваффе. По мнению штабных, сей нехитрый маневр должен был снизить риск попадания под удар перехватчиков на пути к цели. Выделялось и истребительное прикрытие — целых три эскадрильи «сто десятых».

Все это летчики услышали на утреннем построении от командира полка. Стоявший перед строем летчиков, штурманов и стрелков-радистов подполковник Овсянников рубил четкими, короткими фразами, пытаясь довести до сознания подчиненных тот простой факт, что от результатов удара зависит исход войны.

— Противник силен. У него много истребителей, зениток, на побережье сеть радиолокационных станций. На стороне империалистов дерутся наемники из США, Швеции, Франции, Польши и других капиталистических стран. Гнусные шакалы, развязавшие войну, способные только на подлые удары исподтишка по мирным городам. Империалисты первыми напали на нас — без объявления войны нанесли воздушный удар по Баку и Мурманску. Мы это помним, хорошо помним.