тогда казалось. Она дала мне лекарство и уложила спать. Когда я проснулся, она напоила меня вкуснейшим куриным бульоном. Эта женщина оказалась вдовой, потерявшей мужа в тридцать пять лет. Со мной она познакомилась, когда ей было сорок. Если бы не она, я бы умер от аллергии на шоколад.

Мы стали общаться. Она заменяла мне пропадавшую на работе мать, учила готовить, чтобы я больше не ел вредную пищу, от которой меня с тех пор тошнит. Это продолжалось недолго. Соседка поговорила с матерью и сделала ей выговор. Та как-то оскорбила ее в ответ. Может, сказала, что это не ее дело или что-то в этом роде. Когда я позвонил в ее дверь в следующий раз, чтобы подарить первую вышивку крестиком, в ее квартире жили другие люди. Она переехала, а я так и не узнал ее имени.

– Не знаю, что ты добавил в рыбу, но она гораздо вкуснее, чем обычно. – Мать тщательно разжевывает кусочек за кусочком.

Если бы я подсыпал в еду яд, она бы это заметила? Вряд ли.

– Рад, что тебе понравилось.

– Как хорошо, когда дома личный шеф-повар.

Ночью жутко хочется спать. Обычно у меня бессонница, но именно сегодня, когда лучше не ложиться, чтобы не размазать нарисованные синяки, веки закрываются и весят около тонны. К утру в голове шумит, сознание спутывается. Быстро завтракаю, благодаря небеса за то, что мать сама делает себе кофе и мне не нужно готовить для нее, и ухожу в школу. Выцепляю из толпы школьников первого попавшегося семиклашку.

– Хочешь заработать, пацан? – спрашиваю.

– Ты что, обмануть меня хочешь? – Смотрит на меня с недоверчивым прищуром.

– Не, вот. – Достаю из рюкзака кошелек и показываю пятитысячные купюры. Глаза пацана лезут на лоб. – Продай мне свою симку.

– Э-э…

– Сколько хочешь за нее?

– Ну… – Он неловко чешет затылок. – Тыщу?

– Держи две. – Забираю у него симку и отдаю деньги. – Никому не говори, куда она делась, понял?

– Эта тайна умрет вместе со мной. – Семиклашка ухмыляется и прячет деньги.

Новый смартфон куплю по дороге домой.

Самое сложное – незаметно установить телефон с включенной записью. Это будет моя тайна от матери. Ей не обязательно знать, чем я занимаюсь и кому звоню.

На последнем уроке, который ведет классуха, сажусь за последнюю парту у окна. Здесь обычно никто не сидит из-за фикуса в огромном горшке на полпарты. Замаскирую телефон в его в ветвях.

Наталья Львовна объясняет новую тему. Класс увлечен заданиями, на меня не смотрят. Выключаю звук и выясняю на практике, как лучше всего положить смартфон. Чтобы провернуть задуманное, нужно подобрать правильный ракурс. Важно запечатлеть все. В идеале запись получится со звуком, а если он вый-дет плохим, то я просто вырежу его. Главное – видео.

После урока вызываюсь помочь навести порядок в кабинете. Одноклассники уходят, я ставлю стулья на парты, подхожу к доске и разглядываю тряпку. Когда заходит классуха, наклоняюсь к ведру с холодной водой и морщусь, шумно вдыхаю воздух. Начинаю стирать мел с доски, то и дело придерживая бок свободной рукой.

– Жора, что-то случилось? – спрашивает Наталья Львовна.

– Нет… – Виновато смотрю на нее исподлобья. – На самом деле… да. И я не знаю, с кем об этом можно поговорить.

Воровато озираюсь, вдруг кто-нибудь услышит, как я «настучу». Классуха замечает мои переживания и закрывает дверь кабинета. Щелкает ключ.

– Ты можешь рассказать мне все, Жора. – Она берет меня за руку. По-матерински, так, как опекун держит малолетнего приемыша. Ты можешь мне доверять, говорят ее глаза и жесты. – Я никому не расскажу, если это тебе навредит. А если это что-то ужасное, мы обратимся в полицию или поговорим с твоей ма…

– Нет, не надо! – Испуганно отдергиваю руку. – Пожалуйста, только не сообщайте им. И маме тоже… Нельзя, чтобы она узнала. – Осознаю, что слишком сильно дернулся для избитого, и снова прижимаю руку к боку. – Пообещайте мне, Наталья Львовна.

– Ладно. Хорошо. – Она озадаченно смотрит на меня. – Тогда просто расскажи, что случилось, и я придумаю выход из ситуации.

– Понимаете… Меня не очень любят в школе. – Зажимаюсь, съеживаюсь. Все в моем поведении должно давить на ее жалость, на ее материнское чутье. – Я… Я не могу об этом говорить. Можно я… покажу?

Классуха кивает. У меня не будет другого шанса, нужно сделать все идеально. Расстегиваю рубашку. Она не останавливает меня, но отводит взгляд. У нее краснеют щеки. О чем таком она фантазирует?

Сжимаю ткань рубашки, замираю в нерешительности. Нельзя выходить из образа, иначе вся постановки провалится.

– Не бойся. – Наталья Львовна подходит ближе и бережно убирает мои руки. – Я сама посмотрю.

Она раздвигает полы моей рубашки. Я едва не кидаю взгляд в камеру. Если сорвусь сейчас, то в будущем кто-нибудь докопается до этого и скажет, что я все подстроил, и тогда у меня будут проблемы. Здесь я – пострадавшее лицо, нужно вести себя соответственно.

– Боже… – Она выдыхает, чуть отшатывается и во все глаза смотрит на меня. – Это то, о чем я думаю?

– Меня избили, – отвечаю шепотом.

– Все выглядит ужасно. – Классуха тянет пальцы, чтобы прикоснуться ко мне. Я запахиваю рубашку. Не хватало еще размазанных синяков. – Кто тебя избил?

– Не могу сказать. – Опускаю глаза.

– Я сейчас же позвоню твоей маме. – Она берется за телефон, но я вовремя отбираю его, изображаю отчаяние.

– Вы же сказали, что поможете! Обещали ей не звонить! – Голос дрожит.

Самому от себя противно, какое жалкое существо приходится изображать.

Откладываю телефон на парту и хватаю училку за плечи. Она вздрагивает.

– Вы дали мне слово! – Давлю на ее совесть. Ответственные люди всегда ломаются, если хорошенько на них надавить. Падаю на колени и складываю руки в молящем жесте. – Не нарушайте его, Наталья Львовна. Иначе… я покончу с собой!

– Ну что ты, Жора. – Она всплескивает руками и пытается меня поднять. Тянет вверх за руки. У нее не хватает сил, а мои ноги случайно подкашиваются.

Классуха нависает надо мной, упираясь ладонями в пол. Любой взрослый, увидевший это, скажет: налицо сексуальное домогательство. И жертвой здесь буду я, а не училка.

– Прости. – Она подскакивает и поправляет на себе одежду, приглаживает волосы. Я поднимаюсь следом, держась за бока. Рубашка расстегнута. – Я никому ничего не скажу. Но что ты будешь с этим делать?

– Ничего. – Грустно улыбаюсь и подхожу к ней. – Мне нужен был человек, которому я смогу излить душу. Наталья Львовна, вы замечательная женщина. – Я крепко обнимаю ее.