Он хотел посмотреть вниз. Но не получалось. Ошейник не позволил опустить голову.

— Страшно? — рассмеялся палач.

— Козел! — взвыл Рома.

Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным и униженным.

— Ты потише, мент! — сравнение с вонючим травоядным животным обидело палача.

— Да пошел ты…

— Ух, мусор, моя б воля, придушил бы я тебя! — рычал человек под маской. — Ничего, все одно жить тебе не долго.

В это время послышался скрип бронированной двери, и в каземате появился Нырков.

— Ну, как чувствуешь себя, дружок? — Издевается, гад.

— Хреново! — сверкнул взглядом Рома'.

— А что такое?

— А вот когда тебя без яиц оставят, тогда поймешь…

— Не вижу аналогии. Кого у нас здесь без яиц оставили?

— А ты не знаешь?

— Знаю… Тебе собирались хренов отросток срезать и кастрировать заодно. Но ведь не кастрировали… С тобой все в порядке.

— А это?.. — Рома приложил усилие, чтобы посмотреть вниз.

Но ничего не вышло.

— Да ты не дергайся. Там все на месте… А греет тебя специальный компресс. Чтобы ты испугался… Испугался ведь? — злорадно усмехнулся Нырков.

— Испугался, — честно признался Рома.

— Вот так, больше никого насиловать не будешь.

— Да не насиловал я никого! — взорвался Рома.

Только так взрываются взрывпакеты. Грохоту много, а убойной силы никакой. Нырков даже ухом не повел.

— Верно, не насиловал. Твое счастье, что я во всем разобрался.

— Так какого хрена ты меня здесь держишь? Отпускай!

— Ты что, за идиота меня принимаешь?.. Я тебя отпущу, а ты в Москву. А оттуда бригада ментовская по мою душу. Разбираться начнут…

— Да ничего не будет.

Рома врал. Бессовестно врал. Да, если его отпустят, Ныркову будет худо. Не простит ему Рома издевательств. Отольются кошке мышкины слезки.

— Ну как же не будет. Ты рапорт по команде подашь. Похитили тебя, дескать, били, пытали…

— Да нет, не буду я этого делать… Хочешь, я расписку оставлю, что никаких претензий к тебе не имею?..

— Да, наверное, ты и впрямь меня за идиота держишь… Расписку он оставит…

— Да все будет в порядке.

— Не верю я тебе.

— А ты меня убей, — посоветовал ему Рома. — И в бетон закатай А скоро гостей жди. Нет, не следственную бригаду. А майора Кручу из столичной ментовки. И его оперов. Тебя, гад, в землю вгонят без всякого суда и следствия.

Нырков даже бровью не повел.

— Не испугал ты меня, щегол… Но только отпустить тебя придется. Не хочу неприятностей.

— Правильно С меня «Сникерс» за сообразительность.

— А с меня вот этот приз.

Нырков сделал знак, и палач подошел к столику, надел нитяные перчатки, взял остро заточенный прут. Тщательно протер его и вложил Роме в руку. Крепко сжал его кулак.

— Ну вот и порядок…

Он забрал прут и сунул его в полиэтиленовый пакет.

— Что ты задумал? — встревожился Рома.

— А ты не понял? — демонически улыбнулся Нырков. — Этим прутом на днях убили одну женщину. Очень нехорошую женщину. Воровку… Если честно, я не знал, кто это сделал. Зато сейчас знаю… И знаешь, кто?

— Я? — страшная догадка заморозила кровь в жилах.

— Угадал… Получается, женщину убил ты… На острие этого прута кровь. На другом конце твои отпечатки. Эту штучку мы положим в могилку, где лежит эта женщина… Надеюсь, ты меня хорошо понимаешь?

Рома все понимал. Поэтому молчал. Он просто был не в состоянии что-либо сказать.

— Тебя сейчас отпустят. И ты спокойно пойдешь домой. Ничего не бойся. Будешь вести себя хорошо, никто ничего не узнает… А будешь баловаться, начальник местного РОВД получит о-очень интересную информацию. Ты сам догадываешься, какую… И вся московская милиция тебя не спасет.

Тут Нырков был прав. Обнаружат труп женщины, рядом орудие убийства, на нем его отпечатки пальцев. Улика убойная, хоть лопни, не отмоешься. Осудят на долгий срок. И понесет его «столыпинский» вагон в знаменитую ИТК-13…

— Да, и еще. Было бы лучше, если бы ты убрался в свою Москву, — после недолгого раздумья сказал Нырков. — Ты уж поверь, нечего тебе здесь делать.

— Я подумаю.

— А вот этого не надо. Здесь могу думать только я. А тебе, мент поганый, остается делать то, что я сказал…

Нырков поднялся и вышел вон из каземата.

К Роме подошел палач. В его руке снова появился шприц. Обыкновенный, одноразовый. А в нем какой-то раствор…

Матвей Данилович не находил себе места. Его жена изменила ему. Ладно, это он как-нибудь переживет. Она и без того постоянно изменяет ему. И делает это с его ведома. С искусственными членами.

Но вибраторы — вещь неодушевленная. Это еще терпимо. Но на этот раз Инга изменила ему с мужчиной. Некий Павел Голиков.

Этот придурок унизил самого Ныркова. Мало того, он уже знает, что трахнул его жену. И гордится этим.

Помнит он этого недоделка. Магазин он собирался в Семиречье открыть, мебельный. Только Нырков крылышки ему обрезал. У него свой мебельный салон, и конкуренты ему не нужны.

Матвей Данилович делал бешеные деньги. И прибыль от его мебельного салона терялась среди них, как песчинка на берегу золотого пляжа. Но тем не менее он поставил Голикова на место.

А этот, гад, получается, взял реванш… Нет, нельзя мириться с таким положением вещей.

Он мог хоть сейчас обречь Голикова на гибель. И очень этого хотел. Но есть одно «но»…

У этого Голикова сестра. Маргарита. Девчонка редкой красоты. Чертовски обаятельна. Но главное не это. Чистота в ней, внутреннее благородство. Непорочная красавица. Такая не будет бросаться на вибраторы, от нее не будешь слышать дни и ночи напролет «хочу, хочу, хочу…».

Нырков любил свою жену. И сейчас был к ней не безразличен. Даже измену ей почти простил. Но терпение ведь не безгранично. Когда-нибудь он возненавидит Ингу… И, возможно, это произойдет в самом ближайшем будущем…

Чем больше Матвей Данилович думал о Маргарите, тем более расплывчатым становился идеал Инги. Еще немного, и этот кумир слетит со своего пьедестала…

Маргарита… Эта девчонка должна занять место Инги.

Первый шаг к этому сделан. Он отпустил московского мента. Уж очень она за него просила.

Между Маргаритой и Лозовым любовь. Но ничего, дело это временное. Не зря Нырков советовал менту поскорей убраться в свою столицу. И скоро он исчезнет. А Маргарита останется здесь. И Нырков здесь останется.