«Яша, забери меня». Дальше шел адрес с кучей цифр – 13-я линия Васильевского острова, номер дома, парадного, этажа, квартиры. Это была Тоха.

Васильевский остров? Я покрутился вокруг своей оси, надеясь обнаружить где-нибудь висящую карту города, но увидел только рекламу зубных кабинетов и шоколадных конфет. Телефон просигналил еще раз.

«Срочно».

Ясно было одно. Нет, два. Во-первых, я не успею добежать до гостиницы, попросить Митрофана снова залезть в интернет и получить новые инструкции, как доехать до Васильевского острова. На это уйдет слишком много времени. Во-вторых, я не успею на Дворцовую площадь к отцу.

Телефон просигналил в третий раз.

Там был пустой экран. Смс без ничего. И вот это меня действительно напугало. Я сунул жетон в щель, прошел через турникет и, ступив на эскалатор и чуть не потеряв равновесие, поехал вниз. Эскалатор был бесконечно долог и полз как сонная гусеница – я не выдержал и побежал вниз по ступенькам.

«Николай, это Якоб. Не смогу прийти. Проблема».

«Якоб, какая проблема? Помощь нужна?»

Я еще раз посмотрел на схему метро, висящую в вагоне. Мне нужна станция «Василеостровская». Хорошо, когда станции носят понятные названия.

«Спасибо, все ок. Приезжайте завтра в яхт-клуб, если сможете».

«Якоб, извини, завтра не могу. Везу детей на дачу».

Значит, это все-таки его дети.

«Ок».

«Очень жаль, я хотел с тобой встретиться».

«Я тоже».

«Еще приедешь в Питер?»

«Не знаю».

«Удачи на соревнованиях!»

На этом у меня сел телефон.

Прошла вечность, и я десять раз представил себе самые дикие бедствия, которые могли за это время приключиться с Тохой, прежде чем вышел наконец на 13-ю линию проклятого острова и нашел нужный дом, парадное и этаж. Квартиру не надо было искать – я сразу понял, какая дверь мне нужна. Та, за которой ухает и бухает хип-хоп и кто-то визгливо хохочет на разные голоса. Я позвонил в звонок и тут же забарабанил кулаком по двери. Мне открыл парень, похожий на Макса как близнец, если бы не проколотый нос и синие волосы. Вместе с ним из квартиры хлынул прокуренный душный воздух. Музыка, крики и шум ударили мне в уши. Синий вопросительно поглядел на меня сверху вниз, и я, тяжело дыша после бега по лестнице, показал рукой, что мне нужно войти. Я сделал шаг вперед, но он преградил мне дорогу.

– М-ма… ма… – замычал я.

Парень ухмыльнулся. Я шагнул в сторону – и он шагнул в сторону, загораживая вход. Я качнулся вперед – и он качнулся вперед, чуть не коснувшись своим подбородком моего лба. Тогда я задрал голову, разинул рот и заорал ему в лицо:

– АААААА!

Синий ошарашенно отступил, я шагнул в прихожую и уже готов был ринуться вглубь квартиры, но тут мне навстречу, распахнув дверь одной из комнат, выскочила сама Тоха. Живая и здоровая. Вслед за ней из распахнутой двери хлынули звуки и лица – засверкали чьи-то потные носы, крашеные волосы, раскрасневшиеся щеки. Там было полно народу, все орали и хохотали. Тоха схватила меня за руку, и мы вместе почти бегом вылетели из этой квартиры.

– Э! – крикнул нам вслед синий.

– Тошка! – послышался другой голос.

Макс, красивый, как древний герой со старинных гравюр, вышел на площадку. Мы с Тохой были уже на лестнице. Тоха посмотрела на Макса, отвернулась и бросила через плечо «пока». И стала спускаться почти бегом. Мы так и держались за руки, и я еле за ней поспевал.

«Тошка» – надо же ее так назвать. Она ему что, собачка?

Когда мы вернулись в двенадцатый номер, там стоял Репа и смотрел на Митрофана. Митрофан танцевал в узком проходе между кроватями. На тумбочке среди пустых бутылок лежал айфон и играл музыку. Митрофан танцевал – а может быть, выполнял ката из каратэ.

– Где Тимур? – глухо спросил Репа.

– В ту-у-а-ле-е-е-те, – протянул Митрофан, приседая и вытягивая руки в стороны.

Репа повернулся, чтобы выйти из комнаты, и столкнулся с нами. Он, кажется, постарел лет на десять за этот вечер. Несколько секунд он смотрел на нас так, что мы не выдержали и отвели глаза, а потом вышел за дверь. Тоха побежала за ним. Я – за Тохой.

Мы догнали Репу у двери туалета. В туалете стоял Тимур. Он наклонился над раковиной. Из крана текла вода. Услышав наши шаги, Тимур обернулся – лицо у него было мокрое и бледное, из носа бежала кровь. Тимур закрыл нос рукой. Вся раковина была в крови. Репа подошел к нему, стянул с него футболку, скомкал, намочил под краном и положил этот большой мокрый ком на нос Тимуру. Потом взял правую руку Тимура и прижал ее к скомканной футболке, негромко сказав: «Держи». Повернулся к нам и устало проговорил:

– Сейчас не надо мне ничего рассказывать. В койки и спать. Подъем в семь утра.

Хорошо быть смертельно уставшим, потому что сил страдать уже не остается.

– Девчонки дуры, – прошипел Тимур в темноте.

Тоха запустила в него подушкой из противоположного угла комнаты. Через минуту они оба крепко спали. Митрофан храпел уже давно.

Я уснул раньше, чем успел пожалеть себя и разозлиться на Тоху, что ее побег стоил мне первой и единственной встречи с отцом.

Репа, наверное, уснул последним.

Молчание было таким густым, что его можно было ножом резать и по тарелкам раскладывать. Мы ехали в яхт-клуб, Репа вел машину и поминутно бросал на нас взгляды в зеркало заднего вида. Тоха сидела в середине между мной и Тимуром – прямая, как весло проглотила. Митрофан сидел на переднем сиденье рядом с Репой и водил пальцами по экрану айфона.

– По прогнозу ветер 7 узлов, – сообщил Митрофан.

Никто не ответил. Защелкал сигнал поворота – Репа скрутил руль вправо и остановился на обочине. Поставил машину на ручной тормоз и повернулся к нам.

– Так, давайте поговорим, – сказал он решительно. – В таком состоянии на гонки нельзя.

Мы молчали.

– Александр Николаевич, – подал голос Митрофан, – тут останавливаться запрещено. Тут знак висит.

Репа включил аварийку.

– Все равно я бы на вашем месте… – начал Митрофан.

Репа заскрежетал зубами, снял машину с ручника и тронулся. Проехав вперед, он свернул на узкую асфальтовую дорогу, ведущую к помойке с выстроившимися в ряд железными контейнерами, и встал.

– Так пойдет? – спросил он у Митрофана, и тот кивнул.