И что теперь делать? Отпечатки его пальцев повсюду, на компьютере, на письменном столе, на ручках дверей, перилах лестницы, на чугунной решетке в холле, в «лексусе»… этот чертов «лексус» наверняка так и стоит там, в гараже.

Он пошевелил мышкой – ее Hotmail выведен на отдельную иконку. Последние мейлы – она просит его прийти, и его короткий ответ. О’кей. Полузнакомым людям так не отвечают. Вполне можно предположить, что у него с Ангелой близкие отношения. Ближе некуда… Он ведь чуть не переселился к ней со своими шмотками.

За окном послышался вой полицейских сирен. Он огляделся – скоро все это будет оцеплено лентами и опечатано. Место преступления. Убийства. Надо бы дождаться патрульных, попытаться объяснить, как и что произошло, но он прекрасно понимал, что никто ему не поверит. Слишком уж хорошо все инсценировано – любая мелочь указывает, что убийца именно он.

Сирены были уже совсем близко, скорее всего, несколько машин.

Он сбежал по лестнице и закрыл чугунную решетку. Три замка, из верхнего торчит ключ. Сама впустила убийцу?

Сирены внезапно, как по команде, замолчали. Возможно, полицейские уже в подъезде.

Трясущимися руками он запер все три замка. Закрыл и входную дверь, повернул вертушку и задвинул засов. Сколько им понадобится, чтобы разрезать решетку и взломать дверь? Четверть часа? Двадцать минут?

Опять взбежал по лестнице и рванулся к стеклянной двери на террасу. Слава богу, открыта. Вылетел на свежий воздух и глубоко вдохнул. Здесь ничем не пахло, исчез этот мерзкий сладковатый запах медленно сворачивающейся крови, подернутой блестящей пленкой, как неумело приготовленный соус. Исчез и запах, который его будет еще долго преследовать: запах смертельного ужаса жертвы перед убийцей.

Пол террасы немного опущен, но если встать на перила, можно попробовать… Он так и сделал: встал на широкие дубовые перила, зацепился за желоб, подтянулся и выбрался на крышу. Чайки постарались – черепица покрыта многолетним слоем помета. Шесть этажей до земли, и скат намного круче, чем ему представлялось. Катц боялся высоты, всю жизнь он боялся высоты, мало того – с возрастом стало хуже. У него сильно закружилась голова.

Закрыл глаза и понял, что не в состоянии сдвинуться с места. Его парализовал страх.

Заставил себя посмотреть. В пяти метрах направо была металлическая лестница к дымовой трубе.

Данни потрогал ногой невысокий, сантиметров семь-восемь, снегозащитный барьер – достаточно ли крепок? Почему-то, когда он лез на крышу, об этом не думал. Раскинул руки и медленно двинулся вперед, не отводя глаз от грязной черепицы. Только не смотреть вниз. Только не смотреть вниз. Осталось три метра. Два. Пути назад нет. Прижался животом к терракотовой волне черепицы и сделал последний шаг.

Судорожно вцепился в ржавую железную лестницу и перевел дыхание. Поднялся наверх. Сел верхом на конек и посмотрел вниз. На противоположной стороне улицы стоят патрульный бело-голубой «сааб» и микроавтобус с затемненными окнами. Группа захвата. Коммандос, как их называют. Уже начали собираться любопытные. Он начал ползком передвигаться по коньку, прижимая ноги к скатам. Метрах в пятнадцати увидел то, что искал: мансардное окно. Крыша над окном была почти горизонтальной. Он спустился на нее, протянул руку и попытался открыть окно. К счастью, не заперто.

Ногами вперед пролез на чердак. А через пять минут вышел через соседний подъезд и пошел прочь, не оглядываясь, но и не прибавляя шаг. Свернул на улицу, где припарковал машину.

Здесь его никто видеть не мог.

* * *

И сколько же у него времени? Час, не больше. Скорее всего, они его вычислят даже быстрее. Такого не должно случиться. И все же случилось.

Головная боль стала невыносимой. В глазах маячили темно-фиолетовые и ярко-желтые пятна, они переливались друг в друга и смешивались, как акварельные краски на мокрой бумаге. В груди странно покалывало, глотка горела. Он свернул на Якобсгатан, нащупывая правой рукой бутылку с водой в бардачке; у него есть привычка возить с собой воду, но в этот раз воды не было. Ущипнул себя за руку, чтобы вернуться к реальности, чтобы почувствовать что-то иное, кроме оглушительной головной боли и отчаяния. Сумерки сгущались, покрытое тучами сизое небо постепенно становилось темно-лиловым. Начали зажигаться фонари. Пошел дождь, но и дождь был странный. Не такой, как всегда. Под дворником, оказывается, бумажка – парковочный штраф, но он заметил ее, только когда включил дворники и бумажку сдуло встречным ветром, – он посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как она порхает между идущими сзади машинами.

Внезапно подступило рыдание. Сначала какая-то колика в желудке, потом спазм в горле. Он по-звериному всхлипнул, и глаза наполнились слезами.

Повернул на Васагатан. Знакомый мир воспринимался, как короткие абсурдные телеграммы. Рестораны Happy hour, такси сомнительного происхождения, русские и африканские проститутки. У входа в 7-eleven стоит на полусогнутых какой-то наркоман. Прислонился к витрине, и вид у него такой, будто вот-вот заснет… но это не так. Героин не обладает снотворным действием, то, что со стороны кажется сонливостью, на самом деле предельная сосредоточенность, путешествие в собственном внутреннем мире… ему вдруг очень захотелось вколоть героин, даже холодный пот прошиб, но от одной мысли стало еще страшней: вот уже много лет он не прикасался к наркотикам. Только во сне.

Красный свет на Норра Банторгет. Он заставил себя успокоить дыхание. В зеркало увидел, как бомж переходит улицу с коляской из супермаркета, грозя свободной рукой водителям машин. В коляске, судя по всему, все его имущество. Наркоман у 7-eleven медленно сполз вниз, как растаявший снеговик.

Как он ни старался избавиться от наваждения, перед глазами все время было тело Ангелы. Это даже не убийство. Женщину забили, как корову на бойне, и бросили.

Он попытался хоть как-то объяснить происшедшее, но ничего не вышло.

Каждая мелкая деталь, даже изодранная зубами шея – все указывало на него.

Он переехал по мосту на Кунгсхольмен и двинулся по Флемингсгатан по направлению к Фридхемсплану.

Ну хорошо… а если он расскажет всю правду, расскажет, где был сегодня и что делал, почему они ему не поверят? Вполне можно поверить.

Но он прекрасно знал, что никакой надежды на это нет. Его упекут, и скорее всего, в закрытую психушку.

Он выехал на Дроттнингхольмсвеген. Мозг постепенно заработал, картины и символы начали выстраиваться по законам привычной ему шпионской грамматики. Теперь он знал, что делать. Вернее, знал, с чего начать.

Он припарковал машину в двухстах метрах от дома и пошел пешком. В подъезде темно. И все тихо – ни сирен, ни полицейских машин.

На всякий случай обогнул дом. В окне первого этажа стоит сосед и рассматривает рекламный листок.

Катц не стал возвращаться к подъезду – прошел через подвал и взбежал на второй этаж.