– Вот уж не знаю, горевать мне или радоваться, что я не присоединился к ним, – пробормотал Алуин.

– Ты забыл, что выигрыш – Рита? – Алекс приоткрыл глаза. – Считай, что тебе повезло.

Дерби, декабрь 1745 года

Кэтрин ехала шагом по залитой солнцем тропе, под копытами лошади похрустывал утренний ледок. Деревья стояли обнаженные, давно лишившись летней праздничной зелени. В просветы между голыми ветками виднелось прозрачное небо такого пронзительного голубого цвета, что на него было больно смотреть. Солнце припекало спину, заставляя на время забыть о зимнем унынии, о мрачной тишине комнат Роузвуд-Холла.

Воздух был чист и свеж, откуда-то тянуло дымом костра. Через поле Кэтрин проскакала быстрой рысью, от которой у нее раскраснелись щеки. Ее волосы, неизменно отказывающиеся подчиняться гребням и шпилькам, выбились из прически и разметались по плечам, заблистали на лавандовом бархате амазонки. Лиф амазонки плотно облегал фигуру, а пышная юбка с глубокими складками свисала почти до земли. Воротник и рукава украшали кремовые кружевные оборки, при ходьбе мелькали кружевные юбки над каблуками сапожек из мягкой марокканской кожи.

Кэтрин ненавидела зиму, особенно декабрь, когда даже в доме воцарялись промозглый холод и сырость. Яркие краски осени уже поблекли, опавшие листья потемнели и скукожились от мороза. Дни стали короткими, хмурыми и унылыми, вечера – бесконечными, одинокими и мучительными, их приходилось коротать, сидя у камина.

Еще неприятнее было думать о надвигающихся снегопадах. Кэтрин знала, что ясный солнечный денек – лишь краткая прелюдия к долгой, утомительной зиме, когда мокрые хлопья снега оседают на одежду, портят обувь, вызывают отчаяние и беспросветную тоску. Она недолюбливала зиму даже в детстве, не испытывая ни малейшего желания кутаться в плотную одежду из кусачей шерсти, скользить по льду и оступаться в глубоком снегу. К счастью, в этом году снегопады в Дербишире пока были редкими, снег таял сразу, как только выпадал. Но до Кэтрин доходили слухи о снежных бурях на севере, о суровых ветрах, о граде, о густых туманах.

Она слышала, как погоду обвиняют в том, что армию Чарльза Эдварда Стюарта не удалось остановить на границе Англии и Шотландии. Три пограничных батальона и семь полков пехоты снег и туман задержали в Ньюкасле, помешав маршалу Джорджу Уэйду двинуться маршем навстречу мятежникам.

Воспользовавшись непогодой, армия принца перешла границу восьмого ноября, после того как разделилась пополам. Один отряд двинулся по западному пути, через реку Твид, другой – по восточному, через Эск. На следующий день мятежники, численность которых возросла и, по слухам, достигла двадцати тысяч человек, встретились на окраинах Карлайла и осадили город и крепость, которые капитулировали уже четырнадцатого ноября. Пятнадцатого ноября Чарльз Стюарт с триумфом въехал в первый захваченный им английский город и провозгласил своего отца королем, а себя – регентом в присутствии лорда-мэра и толпы горожан.

Как это ни странно, даже в парламенте никто не воспринимал угрозу вторжения всерьез, никто не позаботился поставить заслоны на крупных английских дорогах. Десяток патрулей, которые охраняли границу и сообщали о волнениях близ нее, были либо сметены лавиной горцев, либо поспешно бежали, не удосужившись заметить местонахождение и численность противника. К моменту битвы при Престонпансе в регулярной английской армии числилось менее шести тысяч человек. После ошеломляющего известия о победе принца за подмогой пришлось обращаться в Голландию. Из Европы вызвали Уильяма, герцога Камберлендского, адмиралу Вернону было приказано прекратить патрулирование Средиземного моря и ввести флот в Ла-Манш.

Переброска флота и армии с континента затянулась, а армия якобитов уже двадцатого ноября двинулась дальше на юг и быстро преодолела расстояние, отделяющее Ланкастер от Престона. Маршал Уэйн, который уже знал о позорном поражении армии Коупа, не решался вступить в сражение с противником, имеющим численный перевес, предпринял всего одну вылазку из Ньюкасла, но был вынужден поспешно спрятаться в городской крепости.

Кэтрин терзалась, не зная, то ли радоваться этим известиям, то ли ужасаться. Она исполнилась гордости, услышав о победе в битве при Престонпансе и узнав, что Александер и члены его клана сыграли в этой победе решающую роль. Но Кэтрин выросла в доме члена парламента от партии вигов. Ее отец был рьяным сторонником Ганновера, как и большинство его друзей, соседей и знакомых. Сама Кэтрин была представлена ко двору и не раз видела тучного короля-немца.

После падения Эдинбурга и поражения армии Коупа Шотландия оказалась во власти Стюартов. Почему же они не удовлетворились этим? В руках Ганновера остался лишь Эдинбургский замок и две маленьких крепости – Форт-Уильям и Форт-Огастес, да еще город Инвернесс. Пожалуй, если бы шотландцы не перешли границу и предприняли бы шаги с целью заключения мирного союза с Англией, они сумели бы избежать дальнейшего кровопролития. Но вместо этого они вторглись на территорию Англии. Вдобавок они открыто провозгласили себя союзниками заклятых врагов Англии – Франции и Испании. Одного этого было достаточно, чтобы усугубить конфликт, независимо от политических и общественных симпатий к Стюартам. Англия слишком долго воевала с Францией, чтобы сидеть сложа руки и смотреть, как враги захватывают принадлежащие ей острова.

Как и следовало ожидать, на званых обедах вошло в моду подолгу беседовать о шарме принца и трагической истории Стюартов. Кэтрин подозревала, что многие решили таким способом обезопасить себя на случай, если армия принца все-таки войдет в Лондон. А пока в салонах вели учтивые разговоры, армия готовилась дать отпор шотландцам. Несколько знатных лордов уже собрали кавалерийские и пехотные полки, снарядив их за свой счет; город Йорк вооружил четыреста человек, даже местные охотники на лис объявили себя гусарами.

Города, расположенные неподалеку от Престона и Манчестера, начали покидать наиболее малодушные жители, напуганные слухами о немыслимой жестокости горцев. Наслушавшись страшных рассказов об убийствах и изнасилованиях, истеричные матроны предпочли обратиться в бегство. Салонные беседы зачастую заканчивались шорохом шелка и атласа и массовыми обмороками женщин, не выдержавших красочных и зловещих описаний того, как горцы приносят людей в жертву по обрядам друидов.

Кэтрин, которая побывала в Шотландии и воочию убедилась в том, как любезны и гостеприимны Лохиэл и его сородичи, хотелось закричать, что все эти слова – нелепость и ложь. Ей постоянно приходилось напоминать себе, что ее мужа считают английским дельцом, отбывшим в североамериканские колонии. Она упрямо держала язык за зубами и не противоречила рассказчикам, какими бы возмутительными ни были их бредни. Ей приходилось нелегко, ее терпение иссякало, а беглецы с севера как назло оседали в Дерби и становились предметом пристального внимания.

Чтобы не отстать от товарок, леди Кэролайн Эшбрук поспешила познакомиться с капитаном Джоном Ловат-Спенсом и пригласить его к себе в гости. Раненный в битве при Престонпансе, он направлялся домой и заехал в Роузвуд-Холл с визитом к лорду Эшбруку. Капитан был на десять лет моложе леди Кэролайн, но не сумел устоять перед ее хрупкой красотой и нежными фиалковыми глазами и согласился погостить в поместье. Леди Кэролайн не смутило понятное нежелание капитана сообщать неприглядные подробности битвы, и вскоре он, поощряемый новой знакомой, ошеломлял избранных слушателей рассказами об удивительной атаке.