Я бы с удовольствием ей возразил, но против правды не попрешь.

— Так вот, — она тычет большим пальцем в массивную дверь. — За мной находится твоя мать, кое-какие ответы и чашка чая, к которой ты меня не пускаешь, за что я уже буквально готова тебя убить. За тобой, — она кивает в сторону туннеля, — человек с ножом. Выбирай.

Да уж, если взглянуть на это с такой стороны… Я делаю шаг к ней, так робко, что чуть не теряю равновесие. Приобняв одной рукой, она не дает мне упасть. Я делаю глубокий вдох и вхожу в 57.

За дверью короткий кирпичный коридор, еще несколько дверей, на сей раз стеклянных, а за ними — квадратная комната, тоже со стенами из голого кирпича. Судя по трем лифтовым дверям у дальней стены, когда-то здесь располагался обычный лифтовой холл, но теперь помещение забито раздвижными столами, компьютерами, недораспакованными картонными коробками и деловой суетой — все неловкие атрибуты организации, которая резко выросла за лето, но еще не дозрела до конца. Мужчины, женщины — двадцать пять, нет, двадцать шесть человек — протискиваются друг мимо друга в узких проходах между столами и печатают на неустроенных рабочих местах.

Среди звуков ножа в кармане нации преобладает щелканье пальцев по клавиатурам, но слышатся и обрывки разговоров: кто-то говорит он, кто-то говорит волк, и шифр, и потерялся, и напали. Звучат цифры, которых я не могу разобрать. Все это кажется случайным набором слов, но я знаю, что это не так.

«Это просто фоновые шумы», — думаю я.

Случайность на удивление трудно имитировать. Вот сейчас, прямо сейчас, представьте, как сто раз подбрасываете монетку. Если вы мыслите как большинство людей, то и орел, и решка выпадали у вас примерно поровну, и ни разу монета не выпадала одной стороной вверх три или четыре раза подряд. Но подбросьте монету по-настоящему, и такие погрешности произойдут почти наверняка. Истинная случайность безразлична к нашим мелочным людским ожиданиям, и в сегодняшних событиях не проявляется ни один из ее характерных признаков.

Все произошедшее — кровь, паника, кажущийся хаос — не случайно. Во всем есть закономерность. Я просто должен рассмотреть ее под этими ужасами, услышать за криками, и когда я это сделаю, я не успокоюсь: я найду того грязного подонка, который это сделал.

Давай, Питти, закономерности — единственное, что удается тебе на славу в этом Гёделем проклятом мире.

Рита кашляет. Пара голов высовывается над мониторами, и голоса стихают.

— Фрэнки, — зовет она через всю комнату, — девчонку нашли?

Женщина, к которой обращается Рита, пока нас не заметила. Это крашеная блондинка лет под сорок в серой толстовке с капюшоном и потертых джинсах. Она склонилась над монитором и не отрывает от него глаз.

— Пока нет, — отвечает она и недовольно морщит лоб. — Мы предприняли несколько попыток. Ребята на кухне пытаются состряпать сообщение, на которое она сможет ответить, если вообще нас слышит, но если нам нужен человек, кто будет с лету разгадывать шифры, то, честно говоря, мы потеряли…

Она наконец поднимает на нас взгляд и замолкает. Ее лицо принимает недоуменное выражение — человека, чей мозг только что догнал слух. Она проводит рукой по хвостику на голове и снова смотрит на нас.

— …не того близнеца, — бормочет она. Она торопится к нам, в спешке врезаясь в столешницу, и протягивает руки нам навстречу. — Слава богу, — говорит она. — Ка…

— Рита, — перебивает Рита. — Только внешние имена, Фрэнки. У нас гость.

Она отступает в сторону, чтобы Фрэнки хорошенько меня рассмотрела. Фрэнки опускает руки, и я с удивлением узнаю ее — она была третьей на фотографии, которую показала мне Рита.

— Это Кролик? — спрашивает она.

Она кажется встревоженной.

— А ты не узнаешь?

— Ты привела его сюда?

— Его матери наверху во второй раз за последний час режут живот. Куда еще мне было его вести?

— Но мы не готовы…

— Посмотри на него, Фрэнки, — говорит Рита терпеливо.

Фрэнки щурится, разглядывая меня, и неуверенность помаленьку покидает ее голос.

— Он воспринимает это на удивление спокойно.

Рита кивает.

— Подозреваю, за это можно благодарить смесь шока, переутомления и бензодиазепинов.

— Бензодиазепинов?

— В его досье указан лоразепам. У нас есть час. Два максимум.

— Досье? У меня есть досье? — недоуменно переспрашиваю я. Мне не отвечают. Это начинает входить в привычку — шпионы, что с них взять. Но я все равно делаю еще одну попытку. — Какое досье? Час до чего?

Фрэнки поворачивается ко мне. Она улыбается, но бледнеет, как будто пережила сильное потрясение и старается этого не показывать, как арахнофоб, которому на Рождество подарили домашнего тарантула родственники супруга, на которых она хочет произвести хорошее впечатление.

— До того, как твое лекарство перестанет действовать и ты сможешь принять еще таблетку, — говорит она. — Мы знаем, что иногда тебе трудно переносить стрессы.

Я хлопаю глазами, настолько ошеломленный масштабом преуменьшения, что почти, но все-таки не совсем упускаю тот факт, что это определенно не настоящий ответ на мой вопрос.

— Мне жаль, что тебе приходится проходить через такое, — продолжает она. — Луиза очень дорога всем нам. Мы делаем для нее все, что в наших силах.

— С-спасибо.

— Меня зовут Фрэнки, — говорит она, улыбаясь мне сочувственно и доверительно. — Все будет хорошо… — Ее ладонь ложится мне на щеку, и от прикосновения меня пробирает дрожь. — Ты теперь в безопасности, твоя мама тоже. Анабель пока еще не с нами, но когда мы ее найдем, она будет в безопасности. Мы лишь хотим задать несколько вопросов о случившемся.

— Фрэнки, — говорит Рита, — ты достала запись видеонаблюдения из музея?

— Да, но там совсем мало. А что?

— Это могло бы освежить Питеру память.

— Ты шутишь? Он не готов, он в шоке до сих пор. У него губы посинели.

— Значит, эмоций будет меньше, — твердо возражает Рита. — Лучше сейчас, чем потом. У нас мало времени.

Фрэнки не сводит с нее настороженного взгляда и качает головой.

— Рит…

— Я согласен. — Мой голос тихий, но в нем звучит твердость, которая удивляет даже меня. Они обе поворачиваются в мою сторону. — Если я могу чем-то помочь, я хочу помочь. Пожалуйста. Я хочу найти того, кто это сделал.

Тут воцаряется тишина. Стиснув зубы, Фрэнки все же разворачивает монитор так, чтобы нам тоже было видно. Она открывает папку и дважды кликает по файлу. Черно-белое видео воспроизводится беззвучно. Я вздрагиваю, узнав коридор с выставленными экспонатами, в котором нашел маму. Там пусто. В правом нижнем углу экрана часы отсчитывают часы, минуты, секунды, десятые и даже сотые доли секунды, мча сломя голову — слишком быстро, чтобы уследить.