В тронном зале, мягко ступая козловыми, красного цвета сапожками, появился Петр Басманов, приятель Годунова.

— Что ходишь, голову опустив? — полюбопытствовал государь, переставляя фигуру.

— Да как не печалиться, когда сейчас волхвы предсказание мне сделали удивительное.

— Ну, чего тебе волхвы, Божьи люди, сказали?

— Да то, что, когда я помру, меня будут попирать царские стопы.

Государь растянул губы в ядовитой улыбке:

— От моих стоп кончину, поди, примешь?

Басманов замялся странно как-то, не ответил.

Государь нахмурил брови:

— Чего молчишь?

Вздохнув, Басманов молвил:

— Увы мне! Эти волхвы, блядины дети, вякают, что я тебя-де переживу. Другой уже государь на престол взойдет.

Ощерился Иоанн Васильевич:

— А ты, змеиное отродье, поди, обрадовался?

— Нет, свет-батюшка, я опечалился и в ухо главному волхву дал. И еще их всех под караул взял.

Государь сгреб в ладонь бороденку, пожевал ее и с ехидством вопросил:

— А что еще сказали?

— Сказали, что когда сын Давидов призовет тебя в небесные селения, то земля содрогнется от плача, а слава твоя просияет на веки веков.

Иоанн Васильевич удовлетворенно хмыкнул:

— Хм, ты, Басманов, обаче, скорпия натуральная! Разве можно волхва, человека Божьего, в ухо бить? Что же тебе будет за преступление против заповеди отеческой? Ох, — государь изобразил крайнее огорчение, перекрестился, — будет тебе огонь да мука. Ты, умоокраденный, лицемерием объят и ложью покрыт, самолюбием одеян. Пусть волхвов пред мои очи поставят!

Подталкивая секирами, рынды ввели в тронный зал трех молодых людей приличной наружности. Те смиренно пали ниц.

Государь с любопытством воззрился на них:

— Кто вы, откуда?

Заговорил младший. Было ему лет двадцать шесть. Несмотря на то что от дальнего путешествия он похудел и почернел, что его одежда изрядно пропылилась, у него был вид значительный, вызывавший невольное уважение. Говорил юноша по-русски довольно чисто, выражался красиво:

— Не взыщите с нас, государь! Люди мы дальние, дорожные. Обходим все земли, любопытство утоляем свое: кто, где и как живет?

— И как у нас, понравилось? — Государь прищурил глаз.

— Просторы твоего, государь, царства необозримы! Народ после Матери Божьей более всего почитает тебя, свет неизреченный, хвалит твое боголюбие, доброту бесконечную, а того более — твою строгость и прилежание к порядку. Люди твои, государь, трудолюбивы, леса кишат полезным для охоты зверьем, а реки — рыбой…

Иоанн Васильевич победоносно посмотрел на разинувших рот бояр и молвил:

— Да, царство мое богатое! Всего хватает. Нынче, сказать для примера, в Москве-реке, возле самого Кремля, выловили осетра двухпудового. Милости просим за наш стол! А сейчас вас, странники, проводят в покои. Отдохните, и продолжим наши беседы…

Государь не то что любил, но испытывал едва ли не мистический ужас, смешанный с восторгом, перед людьми не от мира сего — юродивыми, факирами, звездочетами, волхвами, прорицателями. «Все помрем, да только вот когда? — размышлял он. — Об том и надо спросить волхвов».

Иоанн Васильевич, уставившись мутным взором усталых, с красными прожилками глаз, с любопытством вопрошал звездочета:

— Ну, говори, из каких земель пришли?

Викентий, попивая вино, врал от души:

— Родился я без малого две тысячи лет назад. Мать моя — знаменитая куртизанка Лейла, а отец — сам великий царь Филипп Второй, отец Александра Македонского. Со сводным братом я дружил, вместе на войну ходили: гнали персов в Гавгамелах, топтали горячими конями землю царя Ахменида. Моим учителем был Клавдий Птолемей, я помогал ему излагать звездную систему мироздания в его знаменитом труде «Альмагест».

Бояре с удивлением таращили глаза, а Иоанн Васильевич важно качал головой:

— В моей библиотеке есть список сей астрономической энциклопедии! А когда, Божий человек, ты прозревать кончину людей научился?

— Сие, государь, случилось на горе Голгофе, что близ Иерусалима, когда распинали Христа промеж двух разбойников. Меня вдруг словно озарило, вот с той давней поры и предсказываю… И все языки мира вмиг постиг!

Иоанн Васильевич недоверчиво скривил рот:

— Не врешь ли? Сейчас тебя испытаю. Эй, кто там, приведите сюда Бомелиуса!

Низко кланяясь, появился лекарь. Государь сказал:

— Поговори-ка со звездочетом на языке своем!

Немец о чем-то спросил. Викентий улыбнулся, бойко ответил — на немецком же. Бомелиус перевел:

— Господин говорит, что не только немецкий, но даже птичий язык ведает. Произношение у него такое, словно век провел в Пруссии. Пришел сюда с двумя своими учениками по той причине, что слава о тебе, великий государь, летит по всем землям.

Иоанн Васильевич аж приосанился, на его лице появилась довольная улыбка. Он обратился к Викентию:

— И что говорят обо мне в чужих землях?

— То, что ты, государь, приумножил свое царство во сто крат. Завоевал татарскую Казань, богатую Астрахань и земли многие по течению Волги, Камы, Вятки, по побережью Каспийского моря и многие, многие другие. Крепкой рукой ты держишь власть: караешь изменников, награждаешь щедро верных слуг. Ты тот, на кого изливается благодать Божья.

Государь взял со своей тарелки изрядный кусок осетрины.

— Вот, человек Божий, насыщай свое чрево! — и протянул Викентию. — Вино пей до дна. Про славу мою ты хорошо рек. Но по дьяволовым козням не было мне удачи в женах. Можешь ли ты ведать, какова судьба и где ныне Василиса Мелентьева?

Викентий не спеша, степенно пережевал осетрину, утер полотенцем уста и лишь после этого сказал:

— Для этого трудного гадания следует употребить таблицы арабской магической каббалистики. После обеда я выполню, государь, твою просьбу.

…Иоанн Васильевич все оставшееся время нетерпеливо дергал ногой, но, вопреки своему нраву, Викентия не погонял.

Обильное, до отрыжки, до коликов в животе, с бесконечным припаданием к кубкам с вином, пиршество завершилось. Перекрестившись, гости, тяжело дыша, медленно приходили в себя. Одни, испуская утробные звуки, широко зевали, другие откровенно спали, уткнувшись лбами в стол.

— Пошли все вон! — вдруг гаркнул государь. — Надоели, обжоры треклятые. Остаться лишь волхвам да ближним.