– Нет, она уже пошла спать, – отвечает он нейтрально.

– Ну конечно же, – дразню я. Я подхожу к его столу и начинаю открывать ящички, в каждом из которых лежат впечатляющие стопки блокнотов.

– Прошу прощения, – слышу я за спиной. – Что именно ты делаешь с моими личными вещами?

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что Оуэн прислонился к стене, скрестив руки на груди. Он отрывается от стены и пересекает комнату, чтобы закрыть ящик, за который я держусь.

– Ищу фотографию Козимы, – отвечаю я, будто это и так очевидно. – Она же не считает и фотографии тоже ерундой?

– Нет, – отвечает Оуэн прохладно. – Просто у меня нет ее фотографий, вот и все.

– Где вы с ней встретились? – спрашиваю я, не смутившись. Я поворачиваюсь к книжным полкам у его кровати. Маленькая обрамленная фотография Оуэна и Джордана времен средней школы располагается между красивым изданием «Великого Гэтсби» и собранием стихотворений Эмили Дикинсон[11].

– В летнем театральном лагере в Нью-Йорке. – Звучит так, будто он обороняется. Я не вижу его лица, потому что зашла ему за спину, но уверена, что он покраснел.

– Ну, и какая она? – напираю я.

– Она из пригорода Болоньи. Она пишет темные, экспериментальные произведения про пригородную жизнь. Типа Дэвида Мэмета, только из Италии. Ее родители – местные политики.

– Ты вообще не ответил на мой вопрос.

Он поворачивается ко мне лицом, наклоняет голову вбок с растерянным видом.

– Нет, ответил.

– Нет, ну какая она? – повторяю я. – Ты мне сказал, что она пишет, где живет, но не кто она. Если придумываешь себе девушку, то нужно придать ей побольше фактуры, – не то чтобы я уверена в том, что он ее выдумал, но мне нравится его дразнить. – Для человека, пишущего пьесы, Оуэн, у тебя мог бы получиться персонаж и получше.

Он хмурится и поднимает бровь.

– Она общительная, у нее много друзей. И саркастичное чувство юмора. Так лучше?

Я ухмыляюсь.

– Уже ближе к делу, – бросаю я в ответ. – Но все еще не убедил.

– Тебе нужна помощь с Уиллом или нет? – громко спрашивает он. Не дожидаясь моего ответа, он продолжает: – Я думал, мы здесь для того, чтобы поработать над моей пьесой.

– Ладно, – говорю я, театрально вздыхая, затем сажусь на его кровать и откидываюсь на подушки. – Спрашивай, что хочешь.

Оуэн закатывает глаза при виде моей позы и садится за письменный стол. Он вынимает блокнот из верхнего ящика и внезапно весь меняется. Его плечи опускаются, он садится прямо, и его глаза впиваются в меня. Я жду, что он спросит, что я думаю о любви или о себе, что-то в этом духе, как мне кажется, заинтересовало бы драматурга.

– Насколько далеко ты обычно заходишь со своими парнями? Ну, в сексуальном плане? – поясняет он.

Моя челюсть на секунду отвисает – и от вопроса, и от внезапной собранности Оуэна. Не желая дать ему понять, что смутилась от его вопроса, я лениво усмехаюсь:

– А ты сразу к делу.

Я ожидаю, что Оуэн побледнеет, но этого не происходит.

– Это важно для пьесы.

– Ну, если для пьесы. – Я подавляю ухмылку. Если он хочет деталей, то он их получит. – Тайлер был моим первым. Мы делали это всего пару раз, в основном на диване в его подвальном этаже во время вечеринок труппы, пока все остальные были наверху, – я не обращаю внимания на оставшуюся горечь от сравнения этих воспоминаний с недавним рассказом Маделайн, и вместо этого сосредотачиваюсь на надежде поймать момент, когда уши Оуэна покраснеют.

Но он всего лишь продолжает делать записи, и я слегка разочарована. Мне нужно приложить больше усилий. Что будет нетрудно, учитывая обилие деталей, которые я могу предоставить.

– Я бы не сказала, что это было великолепно, но была причина, почему мы делали это больше одного раза… – говорю я с намеком, хмурясь, когда Оуэн на это всего лишь кивает. Я привыкла к сдавленным смешкам и блестящим в предвкушении сплетен глазам в ответ на детали своих приключений – как утешительные призы за их раннее, неизбежное окончание. Оуэн же… устоял. Это неожиданно, и я не знаю, что это значит.

– Я пытаюсь понять, что бы чувствовала Розалина, если бы она переспала с Ромео до всей этой истории с Джульеттой. – Его взгляд остается прикован к блокноту. Рука движется с выверенной скоростью, ручка совершает точные рывки. – Твои чувства к Тайлеру отличаются от чувств к другим бывшим?

– Не особо, – пожимаю я плечами. – Я много чем занималась с другими парнями.

Впервые плечи Оуэна напрягаются. Я усмехаюсь. У каждого есть свои чувствительные точки в теме секса, даже у нашего юного Шекспира. Я продолжаю.

– У нас дошло до петтинга с Крисом за спортзалом после выпускного в десятом классе. С Чарли только руки были задействованы, потому что его мама вечно приходила домой не вовремя. Само собой, ничего такого с Энтони – о, и еще петтинг с Дином, и это было ужасно долго. Мне приходилось…

– Это… этого достаточно, спасибо, – прерывает он меня с совершенно пунцовым лицом.

– Ха! Наконец-то, – взрываюсь я.

Он поднимает глаза.

– Ты меня пыталась вогнать в краску?

– Ну, вроде того, да. – Я смотрю на него игриво.

Он поднимает ручку с видом, будто что-то хочет сказать, и наконец говорит:

– Вот такая… Такая ты и есть?

– Какая я есть?

– Такая, ну… Прямолинейная. Провоцирующая. – Я понимаю, что это не критика и не шутка. Он наблюдает за мной, его рот – нейтральная линия, глаза ищут ответа. Он правда хочет узнать.

Я громко смеюсь.

– Я заслужила право такой быть. Когда у тебя позади столько отношений, как у меня, то учишься находить смешное в… – я ищу подходящее слово.

– Разбитом сердце, – говорит Оуэн.

– Это звучит немного поэтичнее, чем я бы сказала, но в принципе да. – Он ничего не отвечает, и я пользуюсь возможностью сменить тему. – И кстати, дразнить тебя так весело, что я не могу устоять. – Я тянусь к стулу и хлопаю его по колену. – Ты просто такой… милый.

Он стряхивает мою руку.

– Я не милый, – говорит он сердито.

Он смотрит в пол, и я чувствую укол раскаяния. Оуэн ведь и правда милый. Он всегда был ко мне добр, а я только что превратила его доброту в повод для стеснения.

– Ты прав. Извини.

– У меня вообще-то и другие вопросы есть. – К Оуэну возвращается самообладание, и он снова обращается к блокноту. – Если ты готова на них ответить как взрослый человек. – Он слегка улыбается.

– Лааааадно. – Я тяну по слогам, испытывая облегчение от того, что он меня простил.