В дощатый туалет, который стоял позади избушки, набивалось такое количество комаров, что поход туда превращался в цирковой аттракцион. Они тут же, всей сворой, впивались в то место, которое приходилось там обнажать. Биться с ними, сидя на корточках в узком пространстве, практически упираясь локтями в стены, было так же трудно, как сражаться на шпагах, стоя на узком карнизе над пропастью. Я не могла выносить это унижение, поэтому вызывала врагов на бой в чистом поле, то бишь в лесу. Комаров там тоже было видимо-невидимо, но в руках у меня была длинная ветка с листьями, которой я бешено вращала над головой и по бокам, отражая атаки с флангов. В общем, я уже чувствовала себя девушкой, и, как мне казалось, такой способ справлять нужду мне совсем не подходил. В глубине души мне, конечно, нравилась такая жизнь – я носилась на велике по тропинкам через лес, собирала чернику и грибы, но поболтать могла разве что с упитанным серым зайцем, который недоверчиво поглядывал на меня, сидя прямо у тропинки, даже не собираясь убегать.

Ночью возле домика проходили дикие свиньи с поросятами, они топали, хрюкали, рыли землю прямо под моим окном. Потом была гроза, и молния ударила в дерево, стоящее совсем рядом с домиком. Я ужасно испугалась, что мы сгорим, но ливень стоял стеной, и потом, уже с утра, мы, задрав головы, смотрели на обугленный ствол. Это все было интересно, конечно же, но как же мне было СКУ-У-У-УШНО! Кроме Дяди Юры, собеседников у меня не было, а все взрослые, как я понимаю уже на собственном примере, в разговорах с детьми начинают их поучать. Понятно, что я считала Дядю Юру занудным и старым. Ему было не больше сорока. Мне ужасно хотелось к друзьям, красивым платьям, к мальчику, который мне нравился. Наверное, мама опоздала с индейцами. Я уже посмотрела «Ромео и Джульетту» Франко Дзеффирелли и жила в предчувствии любви.

Я помахала рукой красному сухогрузу и улыбнулась. Обида на сына прошла. Ему тоже сейчас не до персиков и лодок. Его притягивает большой город, который обещает интересную жизнь с друзьями, лонгбордом, парком Горького, Нескучным садом, Серебряным бором, кинотеатрами, бигмачными – всем тем, что я тоже на самом деле люблю.

Придется положить свой жизненный опыт в котомочку, завязать узелок и оставить лежать в придорожной пыли. Может, кому и пригодится. В общем, я решила успокоиться по поводу воспитания детей. Перестать их воспитывать. Пусть мой сын сделает свои ошибки. Тогда у него будет свой опыт, на основании которого он и сделает свои собственные выводы. Он не должен мне верить на слово. Пусть проверяет. Ищет свой способ решения проблем. Я помогу, если попросит. А если нет, залеплю себе рот скотчем, если почувствую желание опять вывалить на него свой опыт. Пусть проживает свою собственную жизнь, сам расставляет приоритеты, сам учится принимать решения и отвечать за последствия. Не поступит в институт? Ничего страшного! Пойдет работать. Это даже лучше. Он сможет понять, что ему на самом деле нужно. «Один нюанс, малыш, – подытоживаю я, – машину я тебе покупать не собираюсь. Заработаешь сам, если она тебе будет нужна. Ладно, не пугайся, добавлю, конечно. Слегка. Самую малость. Быть мажором совсем не круто. Кривая это дорожка».

А мой старший сын Вася – уже взрослый красивый мужчина. Живет, правда, от меня далеко, в Канаде. Если честно, я жалею, что отправила его туда учиться. Теперь он привык жить там. Привыкал, надо сказать, тяжеловато. Больше не хочет делать аналогичное сальто. Но когда приезжает в гости – у меня нет лучшего дружка и соратника во всех делах, которыми здесь можно заниматься. Мы ходим на батут (это была его идея), катаемся на водных лыжах (это моя), обрезаем розы, готовим что-нибудь интересное, смотрим лекции на TED, ведем нескончаемые философские беседы. Ждем вместе, когда повзрослеет Гриша. Дети все же – очень полезная вещь в хозяйстве.

В будние дни мне категорически запрещалось приглашать друзей домой. Я заканчивала десятый класс. Мама считала, что я должна весь день делать уроки, заниматься музыкой и английским. Как я теперь понимаю, в этом был резон. Но тогда я так не думала и, чтобы не разводить с ней дебаты, приглашала друзей тайно. Мама все равно приходила с работы поздно. Мы слушали музыку и тайком курили на балконе. Оставалась одна проблема – мой младший брат-первоклассник. Поскольку деть его было некуда, пришлось применить хитрость.

– Леша, – снизошла я до него, – ты теперь взрослый, можно сказать (ха-ха), равный, поэтому информация о том, что сюда приходили мои друзья, должна умереть вместе с тобой.

Бедный Леша кивнул и поклялся, что ни слова. Но когда мама пришла с работы, на нем лица не было. За ужином он вертелся, вздыхал, плохо ел, отводил взгляд. Я показала ему кулак под столом. Он умоляюще посмотрел на меня. Вздохнул, отодвинул тарелку, но внезапно решился.

– Давай скажем! – произнес он, чуть не плача. – Ленка, пожалуйста, ну давай скажем!

Мама в недоумении посмотрела на нас обоих.

– Ну-ка, что у вас там? Что скажем? Вы что-то натворили?

Я молча поклялась убить гадину. Пришлось признаться. Странно, но мне даже не особо влетело, все внимание переключилось на бедного Лешу и его страдания. На первый взгляд он стуканул, но это не так. Просто он не смог больше выносить тяжести чужой тайны. Она его придавила и замучила. Мы с мамой даже втихаря посмеялись, умиляясь трогательной невинности моего брата.

В детстве я не хотела становиться взрослой. Взрослые мне не нравились, потому что с ними было скучно. И разговоры были скучные и занятия – «иди кушать», «пойдем в магазин», «давай помоем посуду», «иди, убери свою постель», «ты сделала уроки?».

Самым ужасным было то, что они в праздники любили часами сидеть за столом! Есть и вести нескончаемые разговоры. Как это вообще возможно, просидеть на месте весь вечер?

«Долго ты будешь вертеться?» – это мне, как вы понимаете. «Сколько можно бегать и болтать глупости?» Мне казалось, что бегать можно сколько угодно, а глупости болтать – вообще прекрасно! А также лепить из пластилина воинов и колесницу, лежать под диваном, разрисовывая карандашами ящик для белья, и читать книжку под одеялом, включив фонарик. А весной пускать бумажные кораблики по ручьям и мерять лужи в новых резиновых сапогах. На новогодний утренник сделать костюм поросенка, приклеив бумажный пятачок пластырем к носу и проткнув хвостиком из розовой мягкой проволочки новые полосатые шорты. Летом быть индейцем и кидать ножик в сосну, играть в Штандера, в резиночку и в классики, собирать фантики из-под жвачки, лазить через забор на стройку! Я выбегала на улицу с горящими глазами – впереди было еще сто тысяч интереснейших дел, в которых взрослые не смыслили ни бельмеса! Я искренне не хотела расти. Но все равно выросла. И вот что поняла.