Мы безошибочно определяем своих. У настоящих взрослых, когда заканчивается рабочий день, развлечений не так-то много.

Номер один – они опять сидят за столом. Рестораны. Мясные, рыбные, японские, китайские. Вина. Покупка толстых книг, попытка выучить французские названия и какой год в какой провинции был солнечным и урожайным. Соревнования, кто закажет вино лучше и дороже. Долгое смакование и разговоры на эту тему, хотя мне почему-то кажется, что, если заклеить этикетки, не все отличат на вкус одно от другого. Ну, может, мне и в самом деле кажется. О Мадонна! Я сейчас умру! После выбора вина начинается другая игра. Называется – светская беседа. «Вы где, с кем, на каком автомобиле, где загородный дом, какая сумочка, где учатся дети, где отдыхаете летом, у вас есть вилла в Ницце, частный самолет?» – «Это я с Элтоном Джоном, он пел у меня на дне рождения». – «Вы сами готовите на Новый год? Вы же устанете, дорогуша, мы уже третий сезон приглашаем повара-француза, бесподобно!»

Игра эта бесконечна и ведется на разных уровнях, заодно этот уровень и демонстрируя. Когда я попадаю в такую передрягу, то быстро ем и тихо смываюсь из-за стола куда-нибудь в уголок, на диванчик, захватив по дороге книжку. Часто там и засыпаю, а народ все сидит, все пьет и ест. Развлекается. Ну и самая основная и, не спорю, самая увлекательная игра – привлечь противоположный пол. Поиск и обсуждение методов для его привлечения. Огромная мировая индустрия, работающая на это. Автомобили, мода, фитнес, парфюмерия-косметика-косметология-пластическая хирургия. На этом все, друзья мои. Вот на каком фундаменте стоит здание, где проводят свое свободное время взрослые мужчины и женщины. Как правило, среди них много по-настоящему богатых и успешных людей.

Ну а что же взрослые «дети», которым я симпатизирую больше? Они на самом деле тоже любят выпить и пожрать. И за телками приударить, и мужикам глазки построить. Но это, к счастью, не все. Еще им с не меньшей силой нравятся развлечения типа прыгнуть с парашютом, погонять на велике, поиграть в хоккей, нырнуть в морскую пучину, заняться фотографией, снять ролик, написать песню, научиться танцевать, готовить, писать стихи. Заниматься вокалом, живописью, играть на гитаре, барабанах, трубе и расческе. С такими людьми мне намного проще и веселее. Они не боятся быть смешными, глупыми или бедными. Все детские особенности при них. Врут с три короба – сочиняют научно-фантастические рассказы. Действуют на нервы – часами тренькают на гитаре. Видят мир в розовых очках – пишут стихи и песни. Лезут куда ни попадя – в горы, на дно морское. Подбирают животных и тащат в дом. Пачкают одежду – играют в футбол или рисуют.

Глянец нам всячески пропагандирует взрослую жизнь: крутые машины, сумки, курорты, спа, как соблазнить богатого мужчину, какие вина надо пить, какую недвижимость иметь, короче, все то, о чем можно будет поговорить взрослым людям за столом. А придумывать эти машины, сумки, дома, самолеты и все остальное будут взрослые «дети». Потому что это ужасно интересно и весело!

«Я музыку терпеть не могу, классику там всякую, Бах, Бетховен, тоска зеленая!» – с вызовом сказала я более старшему мальчику, который познакомился со мной на катке. Он был не из нашего двора и уж тем более не из нашей школы, которая находилась на другом конце города. То, что он обратил на меня внимание, было событием из ряда вон выходящим. Я была в седьмом классе, но вторичные половые признаки еще были в завязи, цвести им было еще очень не скоро. Мальчик был старше и учился уже в девятом, был высокий и с усиками. Я тут же приврала, что учусь в восьмом, и дальше меня, что называется, понесло.

– Я играю на гитаре, мне папа подарил. На шестиструнной, конечно. Как что? Битлов, разумеется!

Мальчик смотрел на меня с уважением.

– У меня собака есть. Колли. Умная, как человек. С ней отец занимается, дрессирует. Первое место на выставке!

На этих самых словах я вижу появляющееся из темноты удивленное лицо отца, который решил встретить меня с катка. И радостно несущегося ко мне Дика, нашу рыжую дворняжку, которому до колли так же далеко, как мне до Джины Лоллобриджиды. Мне становится чертовски стыдно, что я так нелепо попалась и так много наврала, хотя вроде бы к этому не склонна.

– Ну, пока, – пытаюсь я сказать небрежно, но получается как-то жалобно.

Папа берет меня за руку, и становится понятно, что я еще маленькая девочка с дворняжкой, а не девушка с колли, играющая на гитаре битлов.

Правдой было только то, что папа действительно подарил мне гитару на Новый год, и я, проводя рукой по пустым струнам, пыталась подобрать самые простые аккорды. И зачем я так легко сдала Баха с Бетховеном? Хорошо хоть, что Чайковский не пострадал. Я как раз разучивала к экзамену «Осеннюю песню» из «Времен года». Причем чуть ли не валялась у учительницы в ногах, чтобы та разрешила сыграть, потому что, по ее мнению, я была к этому не готова. И в школу у черта на рогах я езжу с первого класса, потому что она не простая, а с музыкальным уклоном, где все дети обладают хорошими музыкальными способностями, а музыкальные предметы идут вперемешку с общеобразовательными. И точно так же, как я сейчас просила купить мне гитару, я, шестилетняя, умирала, стоя рядом с детсадовским пианино. А «Битлз» слушает старший брат моей подруги, студент. И очень веселая компания его друзей. Вот возьму и научусь играть на гитаре, тогда они обалдеют! А Michelle будет даже не хуже, чем «Осенняя песнь», а может, и лучше! Да, да, лучше!

Я вспомнила этот эпизод, чтобы понять, когда же появилась музыка в моей жизни? В каком возрасте человек начинает воспринимать музыку? И что же это такое?

Следующий эпизод. Я – в детском саду. Мы живем в военном городке под Минском. Я сижу рядом с магнитофоном «Комета», в десятый раз слушаю песню «Ваши пальцы пахнут ладаном». То, что эта песня Александра Вертинского, я узнала гораздо позже. С магнитофонной бобины исполняет ее для меня ленинградский певец Юрий Чванов. Голос у него – то, что называется бархатный баритон, низкий и проникновенный. Цыганская манера чуть-чуть всхлипывать на верхних нотах рвет мое пятилетнее сердце в клочья. Слова мне практически все понятны, я часто бываю с бабушкой в церкви. И запах ладана, и печальные лики святых, и далекий и прекрасный рай, это я понимала. Только одно было непонятно. «Ничего теперь не надо нам, никого теперь не жаль». Почему никого не жаль? Мне было как раз таки очень жаль всех. И пахнущие ладаном прекрасные пальцы, и Юрия Чванова, которого я никогда не видела, и бабушку, по которой очень скучала, и особенно себя. Себя было просто ужасно жаль. Жаль, что не могу прямо сейчас оказаться в домике в станице Отрадная, где мы с бабушкой жили, пока родители работали на Севере.

В деревенской косенькой церкви, стоящей через забор, тоже звучала музыка. Все певчие были, что называется, местные кадры. Бабульки в беленьких платочках старались, конечно, как могли, фальшивили нещадно, но это я уже потом поняла, когда постарше стала. Так вот, прекрасная печаль навсегда отравила мое сердце и осталась со мной как неизъяснимое духовное озарение, которое я потом буду с трепетом блаженного узнавания переживать в произведениях Чайковского, Шопена, Баха и Бетховена, Стинга и Фрэдди Меркьюри. Так почему же печаль? Что может печалить жизнерадостную, маленькую девочку и все еще не менее жизнерадостную взрослую женщину, это я про себя, что ли? И печаль эта светла и невыразимо прекрасна. Это ни в коем случае не зеленая тоска и не обида. Не хандра и не депрессия. Это то, когда люди плачут от радости, когда уровень счастья настолько сильно зашкаливает, что проливаются слезы.