живо, торопится куда-то. Темные брюки, темная куртка, зеленый шарф на шее, зеленая шапка, закрывающая рыжие волосы, которые, возможно, больше не рыжие. Через плечо перекинута темно-коричневая кожаная сумочка, мать смотрит на часы и скрывается за углом. Я завожу машину, выезжаю, на ближайшем съезде разворачиваюсь, проезжаю по улице вперед и поворачиваю там же, куда свернула мать, а вот и она. Я следую за ней в ее же темпе, машин за мной нет. Мать опять заворачивает за угол, я еду следом, не глядя по сторонам, мать шагает вперед, потом направо, туда мне нельзя, там односторонне движение. Я подбираюсь как можно ближе, торможу вплотную к тротуару, выхожу из машины, иду вдоль деревянного забора до угла и выглядываю из-за него, мать направляется к трамвайной остановке, оборачивается в мою сторону, не глядя на меня, высматривает трамвай, а вот и трамвай, что дальше сделает мать? Она садится в трамвай, и бессильное детское отчаяние поднимается во мне – настолько противоречили друг другу ее откровенные мучения и ее поведение, будто бы ничего не происходит, равнодушные слова, в которые складывались ее губы.

В последующие дни я видела четырех человек – двоих на болотах, судя по всему, в поисках морошки, и еще двоих – в ельнике, где те, похоже, высматривали грибы, вот только я успела собрать там все подчистую. Не находя успокоения, я села в машину и поехала по таким знакомым теперь улицам, был воскресный вечер, четверть седьмого, едва начало смеркаться. Прохожих на улице не было, в этом районе нет ни магазинов, ни кафе, здесь живут старики, а они ценят тишину. Дети здесь появлялись крайне редко. Я остановила машину в моем обычном месте, сползла вниз по сиденью, выключила радио, чтобы не горел огонек. Дул ветер. С осин и кленов на лобовое стекло падали листья, темно-рыжие, как волосы матери, некоторые – ярко-красные, а другие – в черную крапинку, вскоре они засыпали стекло, закрыв обзор, отчего мне сделалось спокойнее. Дверь дома номер двадцать два открылась, и оттуда вдруг вышла мать в длинном бежевом пальто, которого я прежде не видела, словно она вчера купила его, они с моей сестрой устроили себе субботний шопинг, пока я собирала грибы. Через плечо у нее была перекинута уже знакомая мне сумочка, в руке – пакет из винного магазина, а в нем, кажется, бутылка вина, ее явно пригласили на ужин, интересно, кто? Прильнув к просвету между листьями, я вгляделась в ее лицо. Мать остановилась под фонарем, лицо у матери было таким же бледным, каким я помнила его, но не таким страдальческим, как я хотела бы или боялась. Жизнь будто бы и не ожесточила ее, как я ожидала или надеялась, так чего же я ожидала и на что надеялась? – однако глаза у нее бегали так же, как как и прежде, мать раздумывала, не забыла ли чего. Решительно развернувшись, она дошла обратно до подъезда, открыла дверь и вошла внутрь. Я приоткрыла дверцу, выскользнула из машины и, ссутулившись, прокралась вдоль забора, мимо машин, стоящих перед моей, и присела за колесом третьей машины, прямо напротив двери в подъезд. Только бы владелец этой машины сейчас не объявился, да вряд ли, вся улица спит, в нескольких не совсем темных окнах лишь мерцают блики от телевизора.

Сидеть на корточках, чтобы меня не заметили, утомительно, я встала на колени в мокрую листву, чувствуя, как влага пробирается сквозь брюки, прислонилась к колесу, прижалась щекой к темно-серому прохладному металлу, он пах так, как машины пахли давным-давно. За квадратными окнами двери в подъезд мелькнула тень, мать вышла на улицу и посмотрела прямо на меня, я допустила оплошность, и сейчас меня обнаружат. Но матери было не до меня, обо мне она не думала, а о чем же тогда она думала? Теперь помимо пакета из винного магазина она держала в руке авоську, наверное, с обувью. Мать свернула на ту же улицу, что и прежде, Рут живет в противоположном направлении, в семнадцати минутах ходьбы отсюда, когда мать приблизилась к перекрестку, я поднялась, перешла дорогу и двинулась следом, мать свернула за угол, и вскоре я свернула за ней, она не обернется, зачем ей оборачиваться, повинуясь внезапному порыву? Поэтому я шла, опустив голову, но не сводя глаз с матери, если внезапный порыв заставит ее обернуться, я тотчас же наклонюсь завязать шнурки, никаких шнурков у меня нет, тогда чтобы вытряхнуть камушек из ботинка, мне в ботинок камушек попал, я – камушек в ботинке матери, однако мать как ни в чем не бывало шагала вперед, не оборачивалась, снова свернула за угол и двинулась к трамвайной остановке. Народа на темной остановке собралось немало, с пакетами из винных магазинов, они ждали трамвай, собирались на воскресный ужин к родным, ждали этого ужина с нетерпением или с досадой. Мать направлялась к Рут, но пешком идти не захотела – боялась сломать шейку бедра. Приехавший трамвай забрал с собой мать и скрылся из вида, я вышла из укрытия и, подойдя к подъезду дома номер двадцать два, принялась изучать висящую возле домофона табличку с именами, я и забыла, что у матери имеется имя. На каком этаже она живет, я так и не поняла, нажала на кнопку звонка, но ничего не услышала и, разумеется, ответа, не дождалась.

Рут ждет мать. Рут не едет за матерью, потому что стоит у плиты – готовит баранину с капустой и лимонное суфле. Трое детей Рут уже взрослые, у них есть водительские удостоверения, но они студенты, а университеты расположены за городом. Муж Рут сейчас в отъезде. Рут ждет мать в гости. Они отлично изучили друг дружку. Ближе Рут у матери никого нет, Рут – та, кто лучше всего знаком с материнским распорядком и ее здоровьем. Ригмур тоже много чего знает про здоровье матери, но Ригмур со своим здоровьем разобраться бы, Ригмур не звонит матери каждое утро, чтобы справиться, как той спалось. И тем не менее мне кажется, будто с Ригмур матери спокойнее, чем с Рут. Возможно, потому что общение с Ригмур не отягощено обязательствами, между матерью и Ригмур нет никаких долгов. По-моему, между Рут и матерью такие долги имеются, потому что мать всегда вела учет тому, что отдавала и делала, никогда не забывала ни единой из своих жертв и была готова в любой момент перечислить их, как сделала в адресованных мне письмах, написанных несколько десятилетий назад и,