Чуть отстранившись, так, что предмет продолжал касаться губ, но при этом появилась возможность говорить, девушка произнесла слегка севшим голосом:

– Шоколадная конфета.

– Мм, – промурлыкал маркиз, который, видимо, придерживал теперь предмет снизу, – какая хорошая догадка. – Ара облегченно выдохнула. – Но неверная. – И подался вперед, вжав вещь в ее губы своими. Оболочка-обманка прорвалась, и в рот Аре хлынула сочная спелая сладость.

– Дыня, – удовлетворенно произнес лорд Кройд, – в шоколаде.

– Это нечестно! – беспомощно вскрикнула девушка, дернув привязанными запястьями и чувствуя, как по подбородку стекают сладкие капли.

– Как трогательно, мисс Эштон, что вы ожидали от меня честной игры после признания в мухлеже, – иронично заметил маркиз и нагло слизнул с ее рта и подбородка шоколадно-дынную массу. – Ох-х, сладко… А теперь самая приятная часть: от, какой детали избавимся в первую очередь?

– От вас! – прорычала Ара, извиваясь.

– Оригинальный ответ, но для этого по правилам игры я должен находиться на вас или в вас. Что ж, раз вы столь нерешительны, придется сделать выбор самому. – Он заключил в ладони ее левую стопу, грея легкими поглаживаниями, задумчиво водя пальцем вдоль края туфельки, и Ара дернула ногой. Руки исчезли и появились уже в ее волосах, с недовольством задержавшись на шпильке, последней уцелевшей, которую девушка надеялась скрыть от маркиза, но теперь та была обречена, затем спустились к шее и груди. Ерзающая Ара застыла, когда они скользнули вниз от талии, безошибочно остановившись там, где под двумя слоями ткани начинались трусики. С нажимом огладили бедра и… потянули за пояс халата.

Маркиз не лгал: он действительно никуда не торопился.

– Итак, счет обнулился. Начинаем заново?

Ара пыталась по – всякому: кусаться, игнорировать, хитрить, но так или иначе приходилось играть по правилам лорда Кройда. А он то водил за нос, позволяя почти поверить в выигрыш, то снимал детали подряд одну за другой, пугая близостью развязки, затем внезапно уступал, соглашаясь пропустить свой ход, и вновь был неумолим, а попутно отпускал замечания, от которых кровь то приливала к лицу девушки, то отливала.

В какой-то момент Ара даже втянулась, увлекшись отгадыванием: она с детства любила ребусы и загадки. Вдобавок прикосновения – всегда неторопливые и чувственные – разжигали любопытство: чем будет следующее?

Но под конец девушка совершенно выбилась из сил от метания по кровати и множества обрушившихся на нее ощущений и ароматов, и уже не делала попыток увернуться или переиграть маркиза. Только все более неуверенно называла каждый следующий предмет, иногда угадывая, иногда ошибаясь и понимая, что итог будет таким, как пожелает ее мучитель.

Деталей на ней оказалось гораздо больше, чем Ара предполагала изначально: помимо упомянутых, маркиз учел серьги – каждую в отдельности, – шелковый платок в кармане халата, тонкую цепочку на запястье, отцепляющийся бантик на сорочке. Но настал закономерный момент, когда и они иссякли.

– Каминная фигурка? – с надеждой спросила она и затаила дыхание.

Маркиз притворно вздохнул.

– Духи, мисс Эштон, – тихо звякнула снятая крышка, – неужели вы не уловили аромат? – Перед ее носом демонстративно проплыл шлейф из лайма и бергамота.

Ара уже ничего не улавливала – запахи и ощущения перемешались и казались слишком сильными, резкими для разраженного бесчисленными касаниями и ставшего необычно чувствительным тела.

– Итак, снова великодушно предоставляю вам право выбора.

Выбор был невелик, если не сказать – безнадежно скуден: на ней осталась только нижняя сорочка и трусики.

В ушах зашумело, тело инстинктивно съежилось, а горло сжалось.

– Снимите сорочку, – прошептала Ара, испытывая такую дикую смесь безысходности и стыда, что, если б не повязка на глазах, наверное, она не выдержала бы и заплакала.

– Что-что? Вы сказали снять трусики?

– Я сказала: снимите с меня сорочку! – почти закричала Ара в отчаянии.

– Как настойчиво вы этого потребовали! Люблю решительных женщин. Что ж, ваше желание для меня – закон. Так, где-то тут были ваши ножницы…

Девушка почти не дышала те несколько мгновений, пока маркиз их искал, а почувствовав, как он взялся за нижний край сорочки, напряглась так, что, казалось, жилки вот-вот порвутся. Руки мужчины замерли.

– Скажите, разве я хоть раз причинил вам сегодня болезненные или неприятные ощущения? – произнес он уже другим, мягким и спокойным, голосом, без тени насмешки.

– Вы ни разу не дали мне по – настоящему свободу выбора.

– А этого я и не обещал. Перестаньте так неистово отталкивать все, что я предлагаю, и, возможно, тогда мы наконец сумеем найти общий язык.

– Не желаю находить с вами ничего общего, а тем более языков!

Маркиз развеселился:

– От вас ли я слышу эту непристойность, добродетельная Дэйнара?

И ткань начала с жалобным треском расползаться в стороны под стальными лезвиями. Ара чувствовала касания прохладных металлических колец инструмента и теплых костяшек маркиза, и судорожно втянула живот, когда ножницы оказались над ним, расправившись с половиной сорочки. Тело обдавало то холодом до пота между лопатками, то жаром, от которого пересыхало в горле и плыло в голове.

Девушка пыталась дышать ровно и сдерживать выжигающее нутро смущение, от которого хотелось кричать, закрыться, сбежать. Но все, что ей оставалось – это лежать с раскинутыми руками и ногами, дожидаясь, пока ее тело полностью обнажится перед бесстыжим мужчиной, не ведающим ни правил, ни жалости.

А маркиз опять-таки не торопился, смакуя, разрезая сантиметр за сантиметром тонкое полотно. Он словно разворачивал долгожданный подарок. Да, именно! Точно так ведут себя дети, к примеру, играя с яблоком: срывают самый притягательный плод, но сразу не набрасываются – сперва перекатывают его в ладонях, наслаждаясь упругостью боков и приятной тяжестью, подносят к лицу, втягивают аромат, гладят губами и вертят, выбирая наиболее аппетитный бок. Наконец впиваются зубами с сочным хрустом, втягивают сок, прожевывают, откусывают еще пару раз и… выкидывают.

«…Он наиграется с вами и выбросит без сожалений…»

Ножницы щелкнули в последний раз, обрывая мысли вместе с последней нитью шелка. Маркиз с негромким стуком отложил инструмент, и пульс Ары взмыл до предела. Он колотился в висках, кончиках пальцев, в жилке на шее, под коленками и в каждой клеточке тела. Она дрожала и ничего не могла с собой поделать.

Когда пальцы мужчины поддели края разрезанной по центру сорочки, Аре показалось, что сердце вот-вот остановится. Маркиз не дотрагивался до нее, только до ткани, но на Ару буквально обрушилось его возрастающее наслаждение, когда лорд Кройд начал раздвигать шелк, обнажая ее тело: открывал аккуратную белую грудь с чуть вздернутыми бледно-розовыми сосками, которую не видел еще ни один мужчина до него, легкие контуры ребер, нервно поднимающийся и опускающийся живот с небольшой впадинкой пупка и стройные бедра, между которыми белел последний клочок ткани.