А как же ее романы? За перо возьмется, когда возникнет острое желание. Сейчас нужно заниматься более приземленными делами.

Ну, для начала накормить Роджера и Найджела. Схватив морковку, Элли порубила ее на небольшие брусочки и просунула их в клетки с животными. Ешьте, дорогие.

Габриэлла пару минут с умилением наблюдала за хрумкающими зверьками, а потом отправилась в сад, чтобы накосить немного травы, заодно и расправиться с одуванчиками.

Она поработала на участке минут двадцать, но затем вдруг вспомнила, что собиралась приготовить для Фолкнера обед. А вот и сам филолог. Вернулся из университета.

Элли застыла от изумления.

Сегодня Бен выглядел просто неотразимым. В стильной рубашке, в отлично скроенных брюках, в модных ботинках… Будто сошел с обложки глянцевого журнала.

Габриэлла, не отрывая взгляда от филолога, попыталась нажать ногой на тормоз газонокосилки. Но промахнулась.

— Вы что, с ума сошли? — не сдержался Фолкнер. — Вы чуть не подрезали и себя и меня вместе с травой.

— Да все в порядке, док. — Элли все-таки смогла выключить агрегат.

— А мне так не кажется, — продолжал сердиться Бенедикт. — Вы какая-то странная. По-моему, у вас нарушена координация движений.

— Вы ошибаетесь, — усмехнулась Габриэлла. — У меня никаких проблем.

— Но от вас исходит некая угроза…

— Мистер Фолкнер, вы преувеличиваете. Расслабьтесь. Я просто кошу траву…

— Вы занимаетесь не своим делом. Оставьте газонокосилку в покое. Сейчас же.

— Ох, понимаю. Это игрушка для мальчиков. А девочкам остается лишь собирать скошенную траву или подметать дорожки. — Элли покачала головой. — Вот такая у нас, у девочек, участь. — С этими словами она сдвинула садовую машину в сторону. — Кстати, я уже почти все сделала. Остался небольшой кусочек, там, где шалаш на дереве.

— Какой еще шалаш? — Бен посмотрел на старый развесистый дуб. — В моем саду не было никаких шалашей.

Элли слегка покраснела.

— Но ветви дуба так переплелись, что образовали что-то вроде шалаша. Когда вы были мальчишкой, разве не пытались забраться туда?

— Нет, не пытался. Глупость какая. Я не играл в такие игры.

— Ясненько.

— Послушайте, Элли. Вы порой несете такую чушь. Говорите первое, что придет в голову…

— Многие люди не считают это ужасным качеством, — насупилась девушка. — И вообще, я очень открытый человек.

— Да что вы? Тогда почему я о вас практически ничего не знаю?

— Пожалуйста. Моя мама — классная повариха, готовит благотворительные обеды. Папа — государственный служащий. Занимается налогами. У меня очень умная сестра…

— Достаточно. Мне пока хватит и этой информации. Только не могу понять одного. Что же вам не помогают родственники? Занимаетесь всякой ерундой вместо того, чтобы всерьез взяться за любимое дело. Я имею в виду писательство.

— Но каждый творец должен знать жизнь во всех ее проявлениях. Не мне же вам это объяснять. — Элли нахмурилась. — Так что нечего меня критиковать.

— Да не критикую я вас. Мне просто жалко столь симпатичную молодую женщину.

— Это почему?

— Потому что вы все время, извините за грубость, вкалываете как лошадь. А где ваша личная жизнь, например? Когда вы в последний раз ходили на свидание?

— Бестактный вопрос. Но могу спросить у вас то же самое: а вы когда? А когда в последний раз для вас готовила полноценный обед заботливая женщина? Наверняка и не вспомните.

Фолкнер действительно долго думал, не зная, что сказать.

— Вот так вот. — Элли уперла руки в бока. Она чувствовала себя победительницей словесного поединка. — Да. Моя жизнь не слишком весела, — продолжила молодая женщина. — И я частенько иду на компромиссы. Но я добьюсь намеченных целей. Можете не сомневаться.

— Готовитесь к полету, как воздушный шарик?

— Если попутный ветер подхватит меня…

— А не улетите в ненужную сторону?

Элли разозлилась.

— Нет! Не улечу! — крикнула она.

— Тогда почему не поступили в художественную школу? Я случайно увидел ваши рисунки. Талантливо. Может, надо было податься в эту сферу? Знаменитая-то писательница из вас вряд ли получится.

Габриэлла набрала в легкие побольше воздуха. Главное — держать себя в руках. Но Элли казалось, что она вот-вот взорвется от возмущения.

— Вы наступили на мою больную мозоль. Вы не добрый, а жестокий. И мне трудно общаться с вами. Что же касается художественной школы, значит, я не очень сильно хотела попасть туда. Вот и все.

— Отсоветовали родители?

— Да дело не в этом. — Она покачала головой. — Но что мы все обо мне и обо мне. Расскажите хоть немного о своей жизни. Почему, например, вы один?

— Это — страшная тайна.

— И вы не хотите раскрывать ее?

— Пока нет.

— Ну, как знаете. — Элли немного помолчала, а потом заявила: — Извините, я пойду в свою башенку. Что-то стало прохладно.

Она, грациозно покачивая бедрами, направилась к крыльцу.

А у Фолкнера в голове будто случилось затмение.

— Наташа! — крикнул он. — Только не уходи, не бросай меня. Господи, как я соскучился по тебе.

Элли резко остановилась, затем повернулась к Бену и спокойно произнесла:

— Я не Наташа.

— Ох, простите. — Фолкнер смутился. — Наваждение какое-то.

Он тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Но снова разволновался.

Взгляд Бена упал на роскошную грудь Элли Марч. Ложбинка в вырезе ее кофточки будоражила воображение. Молодая женщина выглядела очень сексуально. Так и хотелось заключить ее в объятия.

Фолкнера будто околдовали. Его охватила дрожь желания.

Однако возбужденный мужчина снова вспомнил про свою давнюю знакомую. Разве можно забыть Ташеньку, как он ее часто называл. Высокая, стройная девушка-славянка не выходила у него из головы. Ему было с Наташей так интересно. Образованная, умная, говорящая на нескольких языках, она вызывала у Фолкнера искреннее уважение. И он любил ее. Но, увы, чего-то в их отношениях не хватало, чувственности, что ли.

Бен посмотрел на Элли Марч. Вот она вызывает у него настоящую бурю эмоций. Ему хочется просто растерзать ее, впитать в себя ее запахи и ласкать ее тело, не переставая.

Элли пыталась понять, что происходит.

— Вспомнили о прошлом, Бен? — осторожно спросила она.

— Вы угадали. — Он на минуту замолчал. — Знаете, я общался с такой женщиной! Но мы расстались. Ей предложили работу в ООН. Моя знакомая — птица высокого полета. Рядом с ней я чувствовал себя слабаком.