Вскоре они достигли Белозерской поляны, окружавшей скит князя Базилия. Было одиннадцать часов.

Из окон,бревенчатого дома пробивался мягкий оранжевый свет керосиновых ламп. Пахнущий смолой дым низко стелился среди редких сосен и буков. Они вошли в дом. [Кроме хозяина, одетого в коричневую сутану-шлафрок, в нем был еще человек среднего возраста с рыбьими глазами и рыжеватой бородкой: Афаназоль Бенц (или Бэнц), еврей. Это был известный логик и бывший богач, с которым князь Базилий познакомился еще в то время, когда служил в Павловском лейб-гвардейском полку. Князь как раз вспоминал то прекрасное время, когда он, молодой подпоручик, печатал специальный «павловский» парадный шаг, размахивая (вот странность!) обнаженной саблей, а солдаты держали оружие наизготовку. Вся гвардия завидовала их выправке и их «гренадеркам» — головным уборам времен Павла Первого. Это был непродолжительный период второй контрреволюции. Спустя многие годы Бенц, потеряв все свое состояние, от отчаяния занялся логикой и за короткое время достиг удивительных результатов: из одной-единственной аксиомы, которой никто, кроме него, не понимал, он выстроил совсем новую логику и в ее терминах описал всю математику, сведя все дефиниции к комбинациям нескольких основных знаков. Он сохранил, однако, расселовское понятие класса и с горечью говорил по этому поводу, перефразируя Пуанкаре: Се ne sont que les gens déclassés, qui ne parlent que de classes et de classes des classes[21]. Теперь он был всего лишь учителем словацкой гимназии в польской Ораве. Время было неподходящим для признания гениев такого масштаба, как Бенц. В кругах, близких Синдикату национального спасения, почему-то считалось, что его идеи подрывают механическое (к тому же искусственное) фашистское общественное равновесие. А в заграничном паспорте ему постоянно отказывали.

Князь Базилий Острожский, разумеется, бывший любовник Ирины Всеволодовны Тикондерога (недавно обращенный в польско-французский дегенеративный псевдокатолицизм), доживал нынче первую серию своего последнего «воплощения» в качестве лесника в лесных владениях ее мужа.] Вновь прибывшие были встречены с прохладцей. Было заметно, что эти двое, погрузившись в воспоминания о прошлом, неохотно вернулись к жалкой действительности. [Они так привыкли к Польше, что, хотя там у них, в России, уже почти год продолжался белый террор, они не желали туда возвращаться. Возможно, их удерживала неопределенность нового режима и страх перед «движущейся китайской стеной», которая, согласно полугодовой давности мнению наших политиков, должна была разбиться об эту преграду. При этом Базилий, которому было пятьдесят шесть лет, вдруг открыл в себе польские корни. Что тут странного? Острожские были некогда польскими магнатами, а католицизм — их вероисповеданием. Православным же Базилий никогда, собственно, не был — он был вообще неверующим. Теперь же на него нашло откровение благодаря присланной ему Ириной Всеволодовной книге каких-то французов, отчаянно ищущих спасения в вере. После чего он и стал отшельником en règle[22]— до тех пор он был просто лесником.]

Несколько часов тому назад оба господина завершили дискуссию, в которой Афаназоль убеждал князя в несущественности перемен в его жизни. Прежние монархисты, они вспомнили и о новой вере мифического, как видения де Квинси, малайца Мурти Бинга. Эта вера, п о х о ж а я на теософию, ширилась в России и понемногу распространялась и у нас. Слух о ней докатился даже сюда, в безлюдье. Собеседники были совершенно согласны с тем, что это глупость, успех которой свидетельствовал о полном упадке интеллекта у большинства славян. На Западе о ней не могло быть и речи. Там господствовала всеобщая толерантность в совокупности с верой в возрождение человечества на основе полного удовлетворения материальных потребностей. Но, к сожалению, у потребностей есть свои границы, а что же потом? И каким должно быть это «возрождение»? — никто не знал и никогда, до самого конца света не,узнает. Разве что «возрождением» мы будем называть застой, отсутствие всякого творчества, за исключением технических усовершенствований, и животное счастье после нескольких часов механического труда.

После жаркого из кабана и отличной можжевеловки разговор вернулся к прежним темам. Афаназоль, не только логик, но и создатель новой математики — точнее, целой ее системы по аналогии с геометрией — из-за того, что не был признан польскими учеными, занимавшими официальные посты, не был удовлетворен своей судьбой. Он, Базилий и Тенгер составляли великолепное трио недовольных. Ибо, несмотря на весь свой неокатолицизм, князь Базилий не имел бы ничего против возврата ему сорока тысяч десятин его украинских поместий, с Острожским в первую очередь. Но, даже несмотря на контрреволюционный террор, пока что не могло быть и речи о переделе земли, особенно на Украине. А возможно, князь и не смог бы уже вернуться к прежней жизни: он закис, а затем окуклился, анкилозировался в своем отшельничестве, а женщины — по причине полового бессилия — вообще для него больше не существовали. Если бы Генезип мог предвидеть, при каких изменившихся обстоятельствах судьбы ему доведется встретить этих двух господ, возможно, он снова возжелал бы смерти из-за страха перед нечеловеческими муками, которые его ожидали. Тенгер говорил:

— ...я только одного не понимаю: зачем, чтобы быть добрым, если уж им надо быть, я должен принимать на веру всю эту фантастическую брехню, в которую я не мог поверить даже в детстве...

К н я з ь Б а з и л и й: Затем, что без этого ты не сможешь быть по-настоящему добрым...

Т е н г е р: Что значит «по-настоящему»? Никчемное дополнение, якобы подчеркивающее разницу, которой на самом деле не существует. Я знал идеально добрых людей, которые были закоснелыми материалистами второй позитивистской эпохи, наступившей после дансинго-спортивного периода. Впрочем, доброта — не мой идеал. Такой проблемы для меня никогда не существовало. Пусть ею занимаются всякие рохли.

К н я з ь Б а з и л и й: Источником подлинной доброты является не бессилие, а именно размышление о ней. Доброта проистекает не из слабости, а из силы. А что касается людей, о которых ты говоришь, то помни, что даже нынешние материалисты являются воспитанниками всей христианской эры, хотя и не осознают этого. Исключения могут быть. Но мы говорим не об исключениях, а об общих принципах. Неизвестно, кем бы они стали, если бы к своим талантам присовокупили еще и веру. Добрые поступки без веры единичны, бессистемны и бессмысленны — у них нет высшей санкции, которая придает им единство иного рода. Бесформенное нагромождение элементов всегда менее значимо, чем конструкция, система тех же элементов. Добрый поступок, совершенный лишь для собственного удовлетворения, а не во славу Бога, всего его творения и вечного спасения, когда весь мир станет системой совершенства, является противоестественным актом. Так могут поступать люди злые по своей природе. Только в связи с целым добрые дела приобретают высший смысл, становясь функцией коллективного сознания. (Скука Генезипа обретала мощность многих десятков лошадиных сил. Он испытывал все большее отвращение к любым теоретическим построениям вообще. Скука несовершенных вещей! Эх, если бы высоколобые умы разъяснили ему все это! Но этого так никогда и не случилось.)