Я вся просто зарделась и еле выдавила:

— Это невозможно…

— Для меня нет ничего невозможного. — В глазах Николы запрыгали бесенята. — Мне тоже нравится его компания. Мы грыземся как кошка с собакой. Давай накинемся на него совместными усилиями! Вот будет весело!

Я подумала, что для этой девчонки все — забавно: и жизнь, и даже любовь. Наверное, она слишком поверхностна, а может, даже бессердечна. Но время показало, что у нее доброе сердце, а желание помочь разнообразить мою жизнь было искренним. И она это доказала. Перед тем как попрощаться, она взяла с меня обещание, что я буду звонить каждый раз, как мне станет скучно, и заверила, что сама вскоре свяжется со мной. Она даже сказала, что у них в Камберлендском поместье «куча комнат» и что я смогу как-нибудь переночевать там, если захочу.

И тут я вспомнила об одном весьма неприятном (по крайней мере, для меня) происшествии, случившемся на этой неделе.

Аппарат, который всегда стоял в холле на столике, убрали, и я даже не знаю, кто приказал это сделать. Со слов сиделки выходило так, что телефон неожиданно стал раздражать сэра Джеймса и он велел отрезать его. Но по ее мнению, из-за болезни старика связь с внешним миром нельзя терять ни в коем случае, особенно если дом, как наш, стоит на отшибе. Так что Рейчел привела в дом мастера, и тот перенес аппарат в ее спальню и снабдил его виброзвонком. Теперь сэр Джеймс не услышит звонка и не узнает, что его ослушались, объяснила она.

Это означает, что никто не сможет воспользоваться телефоном, за исключением тех случаев, когда у сиделки выходной. А мама сказала, что в тот единственный раз, когда она решила зайти к ней в комнату, чтобы сменить белье, дверь оказалась запертой. Придется настоять на том, чтобы сестра оставляла свою комнату открытой по выходным на случай, если срочно понадобится врач, вздохнула мама.

Все это показалось мне весьма подозрительным, моя депрессия пошла на новый виток, и я почувствовала себя в этом доме еще более неуютно, чем раньше, если такое вообще было возможно.

Когда я сообщила об этом Николе Хенсон, та только поджала губы.

— Это в духе мисс Форрестер, если все, что о ней говорят, — правда. Пытается диктовать свои правила, так ведь? Удивляюсь, как твоя мама может с этим мириться?

— Сама поражаюсь! Мне многое в ней непонятно. Если бы я была на ее месте, то давно бы уже уехала из этого жуткого замка. Думаю, мисс Форрестер невыносима.

— А не могла бы твоя мама поговорить с сэром Джеймсом в ее отсутствие?

— Она говорит, что он уже мало что соображает, думает, что живет в прошлом. Мама просто не хочет расстраивать старика.

— Да, как жаль, что я не смогу тебе звонить, но я обещаю, что заеду или на машине, или верхом, — заверила меня Никола.

У меня потеплело на сердце.

— Твоя мама тоже должна приехать к нам на обед, но боюсь, она не согласится. Мы слышали, что она никуда не выезжает.

— Ты права. Вряд ли она захочет поехать в гости. Но все равно спасибо, Никола, я ей передам.

— Зови меня, как все, Нола. Это сокращенно вместо Никки. В наши дни полно девчонок по имени Никки. Один из моих бойфрендов стал звать меня Нола, и это всем понравилось.

— До свидания и спасибо тебе, Нола! — улыбнулась я.

Я вернулась в Большую Сторожку, переполненная счастьем. Давно уже я не ощущала себя так легко и свободно. Я наконец-то нашла себе подругу, которая живет неподалеку, и я могу даже доехать до нее на автобусе, не беспокоя старого шофера.

Но, как обычно, мать встретила мой рассказ в штыки:

— На твоем месте я бы не стала слишком часто встречаться с ней.

Я тут же взяла себя в руки — что-то частенько в последнее время я возмущалась маминым отношением к жизни. Мы были настолько разными!

— Почему это? Она такая милая, и, кроме того, мы ровесницы. Насколько я поняла с ее слов, Камберлендское поместье — чудесное место, и они даже проводят у себя вечеринки и тому подобное.

Мама накрывала на стол, не глядя на меня. Она поджала губы, и я уже знала, что это означает — мне следует заткнуться и оставить свое мнение при себе.

— Мы не ровня Хенсонам. Полковник никогда не ладил с сэром Джеймсом. И в совете они всегда были по разные стороны баррикад, полковник противостоял любым начинаниям нашего хозяина. А дочка миссис Хенсон слишком ветрена. Носит короткие юбчонки, брючные костюмы и тому подобное. Я не хочу, чтобы ты стала на нее похожа.

Во мне проснулся бунтарский дух.

— А я хочу! — вспылила я. — Я знаю, что мои юбки слишком длинные, прическа просто жуткая, и вообще, я отстала от моды лет на сто! И теперь, когда у меня появилась наконец подруга, я не собираюсь отказываться от визитов к ней, тем более что Нола сама рада нашему знакомству.

— Нола! Вот даже как! — фыркнула мать. — Быстро же ты заводишь знакомства!

— А почему бы и нет? Почему ты меня прячешь ото всех? Что со мной не так, мы что, преступники?

Мама побледнела и поставила на плиту кастрюлю, которую уже собиралась было нести на стол. Она повернулась ко мне, и теперь в ее глазах читалась такая неподдельная боль, что я тут же пожалела о своей несдержанности. Она так и стояла, пока я не пробормотала:

— Ну, извини, мне очень жаль. Я знаю, что ты ко мне хорошо относишься и дала мне великолепное образование и все такое, и не хочу огорчать тебя теперь, когда я снова дома, мама. Просто я не понимаю ни тебя, ни того, что происходит в этом доме, но если ты против, чтобы я виделась с Нолой, так и быть, не буду. Я на все готова ради тебя.

Мать сплела пальцы и подошла поближе, печально и встревоженно глядя на меня:

— Нет, нет, встречайся с ней, если тебе так хочется. Просто не дай ей совратить себя.

— Прости меня, мама, но позволь сказать, что ты совершенно отстала от жизни. Нола не ветреная, или что ты там себе думаешь. Она просто очень милая и… если она пользуется косметикой, так это делают сейчас все девчонки, — неожиданно припомнила я ее накрашенные ресницы. — Я тоже покупала помаду в Брюсселе. Все старшеклассницы так делали. Разве ты не заметила, что у меня губы розовые?

Мама тяжело вздохнула и покачала головой:

— Да уж, мать из меня никудышная. Слишком долго мы жили вдали друг от друга. Моя собственная дочь для меня — чужой человек, да и я для тебя, наверное.

Я тоже вздохнула.

— Ничего не могу с собой поделать. Иногда ужасно расстраиваюсь из-за всего этого, особенно когда со мной обращаются как с неразумным ребенком… — начала было я, но прикусила язык и просто обняла маму и расцеловала ее в обе бледные запавшие щеки. Временами она казалась такой больной и усталой, что у меня сердце сжималось. — Попытайся понять меня, пожалуйста!

Она не ответила, а лишь прижала к глазам платочек. Я впервые видела в ней такой всплеск эмоций и снова поцеловала ее: