Кэтлин бессознательно тронула золотой ободок, ставший для нее бесценным.

— А когда мой отец умер и уже больше не был нужен тану, Конн отдал приказ убить меня!

Намерения Конна, высказанные вот так, напрямик, выглядели настолько бесчеловечно, что Нилл невольно содрогнулся. Словно маска добродетели, прикрывавшая лицо его кумира, внезапно сползла, приоткрыв личину чудовища.

— Кэтлин, я знаю, это тяжело.

— Всю свою жизнь я задавала себе этот вопрос — почему? Теперь я знаю, что была проклята еще до своего рождения.

— Нет! Это было просто предсказание! Друид мог ошибиться.

— Сестры в монастыре тоже сказали бы так. Но что скажешь ты, Нилл? Во что веришь ты сам?

Он избегал встретиться с ней взглядом.

— Ты хотел убить меня, пока я спала. Я прочла это в твоих глазах. Тебе не хотелось, Нилл, но ты пошел на это.

Нилл уставился неподвижным взглядом на свои руки — руки, которые были бы запятнаны кровью Кэтлин, если бы не неожиданный поворот судьбы.

Кэтлин умолкла. Они долго молчали, сидя в тишине, которую ничто не нарушало, кроме слабого шелеста дождя.

— Странно, досточтимая матушка любила повторять, что меня ждет особенная судьба. Мне кажется, она думала, это будет нечто чудесное, романтическое — какой-то великолепный дар провидения. Не думаю, что она могла предположить, каким злым роком мне предначертано принести кровь и смерть тысячам невинных людей.

Даже такому суровому, привычному ко всему воину, каким был Нилл, было невыносимо видеть страдание на этом прекрасном, как цветок лилии, лице. Радость, счастье — вот для чего была она рождена.

— Кэтлин, силы, которые нами управляют, подобны волнам океана. Может быть, пророчество старого друида уже утратило силу.

— А если нет? Что, если его слова сбудутся? — Кэтлин закусила губу, и Нилл с тревогой заметил, как в глазах ее блеснули слезы. — Может быть, Конн был все-таки прав. И единственный способ избежать проклятия — убить меня!

— Кэтлин, эти люди для тебя ничего не значат! Ты ведь их даже никогда не видела!

— Да, но ведь кому-то они нужны! Кто-то ведь их любит, правда? Это чьи-то матери и отцы, дети, сестры и братья. Целые семьи, а у меня никогда не было семьи. И когда я умру, некому будет меня оплакивать.

— А аббатиса?! — «А я?!» — добавил он про себя, и мысль эта обожгла его будто огнем.

— Ну… я ведь уехала из аббатства, чтобы больше туда не возвращаться, верно? И аббатиса никогда не узнает, что со мной случилось. — Кэтлин обратила к Ниллу взгляд огромных глаз, и он прочел в нем не только страх, но и мужество и решимость. — Так что если… ты выполнишь свой долг…

От этих слов у него все сжалось внутри.

— Проклятие! — прорычал он. — Ты что, спятила?!

Слезы ручьем хлынули у нее из глаз.

— Но разве я имею право навлечь беду на тысячи ни в чем не повинных людей?!

Да что она, не в своем уме?! Подумать только — чуть ли не дает ему разрешение перерезать ей горло! За всю свою изломанную, искалеченную жизнь Нилл никогда еще не встречал человека, который бы так любил жизнь, как она, так умел радоваться ей!

— Ты не можешь предлагать мне такое! — придя в бешенство, заорал он. — Я этого не сделаю!

Кэтлин подняла на него глаза, полные страха, гнева и упрека.

— Тогда что же нам делать?

— Найти какой-то способ помешать этому, разрушить то, что предсказал старый друид.

Она рассмеялась смехом, в котором слышалось отчаяние.

— Как, Нилл? Может, ты волшебник?

В груди его волной поднималось раздражение.

— Нет, я не знаю, как нам это сделать. Знаю только, что это единственный способ. — Выругавшись сквозь зубы, он замолчал.

— И куда же мы пойдем, пока ты будешь ждать и надеяться, что чудо произойдет? Что нам делать, Нилл? Твой повелитель пожелал, чтобы я умерла. Как только он заподозрит неладное, пошлет кого-нибудь в погоню за мной.

Кэтлин была права. Нилл почти наяву видел суровые лица воинов, съехавшихся, чтобы выполнить приказ верховного тана. И все же больно деликатным было это дело, подумал он. Один неверный шаг… Так что вряд ли он будет торопиться, решил Нилл. А это, возможно, даст им время, в котором они так отчаянно нуждались.

— Отыщем место, где ты спрячешься, пока я придумаю, что можно сделать, — предложил Нилл.

— Интересно где? Не могу же я снова вернуться в монастырь! Это ведь его владения, верно? Значит, любой, кто поможет мне, рискует собственной жизнью. Даже если и найдется кто-нибудь достаточно благородный и мужественный, чтобы предложить мне убежище, могу ли я пойти на это? Это значило бы навлечь несчастье на голову своего спасителя. А когда Конн проведает, что произошло, тебя станут травить так же, как и меня.

Нилл всю жизнь привык к тому, что за спиной его стоит целая армия. Но на этот раз все будет по-другому — он останется один. Теперь только его меч будет отделять Кэтлин от верной гибели.

Нилл молчал, ненавидя в эту минуту и закипавший в нем гнев, и то чувство бессилия, которое охватывало его, пока он пытался придумать, где могла бы спрятаться Кэтлин. И вдруг ответ, который он так долго искал, вспыхнул у него в мозгу, отдавшись в сердце мучительной болью. «Нет! Только не это! — подумал он. — Я не могу вернуться туда!»

Но иначе Кэтлин умрет. Это ненадолго, уговаривал себя Нилл. Всего только на несколько часов, пока он запасется едой, чтобы они могли пересечь Ирландию. А потом он отыщет другое безопасное место.

— Есть в Ирландии одно место, где Конну никогда не придет в голову меня искать. Это замок Дэйр.

— Но ведь он кому-то принадлежит. Не могу же я навлечь на этих людей опасность!

Нилл поднял на нее глаза.

— Замок принадлежал раньше моему отцу. А теперь, стало быть, мне.

От взгляда проницательных синих глаз ему вдруг стало неуютно, будто Кэтлин заглянула в его душу.

— Нилл, — тихо сказала она, — уж наверняка Конн в первую очередь станет искать тебя именно там.

— Я поклялся собственной кровью, что никогда не вернусь туда.

Она робко коснулась его руки.

— Но ведь, позволив мне остаться в живых, ты уже нарушил одну клятву. И Конн скоро узнает об этом.

— Да. Только, кроме этого, он хорошо знает и другое — что ждет меня в замке Дэйр.

— Воспоминания?

Глаза его будто заволокло туманом. В памяти всплыли серые камни стен, внутренний дворик, заполненный вооруженными воинами верхом на лошадях. Связанный отец, переброшенный через седло боевого коня. И крики матери и сестры.

Ярость снова поднялась в нем волной, ярость перепуганного мальчишки, вдруг увидевшего, как весь его мир на глазах разлетелся вдребезги. Как объяснить это Кэтлин? Это значило бы впустить чужого в самые тайные уголки его измученной души!