— Нет, о последнем я не знал.

Они помолчали, затем Пьер сказав:

— Что ж, давайте осмотрим дом. Уверен, что любопытные Росиньоли забросают вас вопросами, бы должны быть в состоянии удовлетворить их любопытство. Сказать — да, вы видели секретер из розового дерева, бюро из каштана, подставку лая париков.

— Я бы и в самом деле хотела их увидеть! Такие вещи меня интересуют.

— Конечно. Профессиональный интерес.

— Вы говорите так, словно профессиональный интерес унизительнее любительского.

— Просто любитель интересуется стариной из-за красоты, а профессионал оценивает ее в долларах и центах.

— Это самое нелепое замечание, какое я когда-либо слышала, — набросилась на него Марго. — Разве вы не понимаете, что если бы не торговцы антиквариатом, то многие бесценные сокровища были бы навсегда потеряны? Конечно, есть единицы, совершенно лишенные совести, которые не видят ничего, кроме выгоды, но большинство испытывает искреннюю радость от своих находок. Им доставляет огромное удовольствие спасать предметы старины, чистить их, полировать и любоваться красотой. Неужели вы не понимаете, как стыдно прятать прекрасную викторианскую мебель из красного дерева в грязных, сараях, заменяя ее дешевыми вещами массового потребления? Вы ведь не часто встречались с торговцами антиквариатом, да? Иначе бы не стали так обобщать. А я часто видела, как они покупали совершенно ненужный предмет из-за его исторической ценности. Однажды, например, я сама купила коробку для этих нелепых высоких воротничков, которые носили в эпоху принца-регента, купила в память о той эпохе, потому что кто-то в церкви Гроба Господня в Лондоне сказал мне, будто принц-регент сделал многое для отмены публичных казней. Мне удалось выяснить, что, став Георгом IV, он помогал Вальтеру Скотту. Я… — Марго в ярости скрипнула зубами. К ее досаде, Пьер расхохотался, но — она не могла ошибиться — в его глазах мелькнуло восхищение. Марго удивленно уставилась на него. Он ухмыльнулся:

— Мне нравится, когда люди бросаются на защиту того, во что верят, даже если при этом выходят из себя. Вас полюбила бы моя мама. Она смотрит на вещи сквозь призму истории. С ней трудно ходить в церковь. Она начинает петь гимн, а потом вдруг замирает и делает какую-нибудь ошибку. Мы с папой догадываемся, что ее взгляд упал на дату под именем автора. Потом, когда мы едем домой, нам приходится выслушивать целую лекцию. «Вы заметили, — с восторгом говорит мама, — что этот прекрасный гимн о превращении мечей в орала, был написан молодым человеком, который умер в двадцать один год, Майклом Брюсом? И неудивительно: он родился на следующий год после того, как принц Чарлз потерпел поражение в войне».

— Боюсь, я такая же, — улыбнулась Марго. — Мы с вашей матерью родственные души.

— Вряд ли вам может нравиться кто-то, имеющий отношение ко мне, — усмехнулся Пьер.

Марго взглянула ему в глаза:

— Я никогда не думала и не говорила, что вы мне не нравитесь, Пьер. Вы любите то же, что и я, — историю и предметы старины. Но вы разочаровали меня: вы были очень язвительны, вы неверно истолковали мой приезд сюда. Но когда я встречалась с вами в Лондоне, я уже знала, что не выйду замуж за Джонатана.

— И все же мне кажется это странным.

Очевидно, он надеялся, что она все объяснит ему, но Марго не стала этого делать.

— Почему вы молчите? Вы ничего не хотите мне объяснить? — требовательно спросил он.

— Нет. Вы этого не поймете, как не поняли того, что торговец антиквариатом может питать бескорыстную любовь к старым вещам. Кажется, вы думаете, что можно любить лишь то, что принадлежит настоящему, собственной семье, и потому хотите помешать мне…

Марго собиралась сказать «найти моего отца», но Пьер резко перебил ее:

— Само собой разумеется. Не стану скрывать: я не хочу, чтобы кого-то лишили принадлежащего ему по праву.

— Что ж, на это мне нечего сказать, — печально произнесла Марго. Они замолчали. Девушка первой нарушила молчание: — Теперь, когда мы все выяснили, давайте, хотя бы ради Росиньолей, притворимся друзьями. Я тоже не хочу причинять им боль. Так что вы хотели мне показать?

Патридж-Хилл был очарователен. Строили его в сравнительно спокойные времена, потому что предки Пьера Лаверу появились в Новой Зеландии позже первых переселенцев, которым приходилось бороться за выживание на пяти акрах земли — ждать целый год, чтобы собрать первый урожай картофеля и кукурузы.

Было видно, что в доме Лаверу больше ценностей, чем у Франсуа Росиньоля.

— Мама воображает себя коллекционером, — заметил Пьер. — Ее дядя оставил ей немного денег. Она покупала эти вещи в антикварных салонах Окленда, и Веллингтона.

Марго с одобрением рассматривала шератоновский письменный стол. Завороженная, замерла перед настенным шкафчиком из каштана с застекленными дверцами, сделанного, очевидно, где-то около 1710 года. Часть мебели была привезена из Франции и бережно сохранялась. — Марго целиком отдалась разглядыванию предметов. В комнате Пьера стояла крепкая мебель из каштана, изготовленная в Новой Зеландии, но во французском стиле. Это была смесь старины с настоящим: два элегантных столика из Местного дерева и бука, серебряные кубки, полученные от спортивного клуба, школьные фотографии Пьера и цветной снимок французской деревеньки — он сделал его, когда побывал на родине своих предков.

— Я провел там счастливейшие дни своей жизни. Конечно, пришлось подучить французский, отец настоял, чтобы я начал заниматься им еще в старших классах, хотя мне никогда не нравилось изучать языки. Как здорово встретиться со своими родственниками, хотя бы и дальними.

И притом он совершенно не хочет понять ее. Марго отвернулась. Что ж, она ни за что не станет просить его о помощи. Она будет искать отца сама.

Марго взяла в руки маленькую эмалированную коробочку.

— Я храню в ней запонки, — пояснил Пьер. — Отец подарил ее, когда мне исполнилось двадцать один год. Он не зная, когда ее изготовили, просто она хранится в нашей семье уже много поколений.

Марго принялась рассматривать коробочку.

— Восемнадцатый век. Это коробочка для мушек. — Виля недоуменный взгляд Пьера, она пояснила: — Здесь хранили мушки, накладные родинки.

Пьер рассмеялся:

— Какая странная мода, правда? Интересно, откуда она пошла. Наверное, кто-то увидел женщину с красивыми родинками, придававшими еще больше прелести ее светлой коже, и тоже решил подкорректировать природу.

— Мушки носили не только женщины. Иногда их использовали и щеголи мужчины, так же как сегодня они иногда носят сережку в ухе.

— Попади вы на костюмированный бал в восемнадцатом веке, вы бы вскружили всем голову. Вам понадобилась бы всего одна мушка, другая родинка у вас над губой, как на той овальной, миниатюре, которая висит у мадам в спальне, — девушка в голубом со светло-золотыми волосами. Не замечали, что Шарли на нее похожа? И кстати, когда вы в царственном гневе, то очень похожи на Шарли в ярости. Вообще-то она очень уравновешенная, но иногда просто теряет голову.