— Черт! Опоздаем!

В животе снова разверзается яма. Жаль, что нельзя весь день прятаться в туалете.

Вы в курсе, что дальше. Я опаздываю на химию и сажусь на последнее свободное место рядом с Лорен Лорнет. Мистер Тирни устраивает контрольную из трех вопросов.

Догадываетесь, что самое ужасное? Я уже видела эту контрольную, но до сих пор не знаю ответов.

Я прошу одолжить ручку. Лорен шепотом спрашивает, пишет ли она. Мистер Тирни хлопает учебником по столу.

Все подскакивают, кроме меня.

Урок. Звонок. Урок. Звонок. Безумие. Я схожу с ума.

Когда на математику приносят розы, у меня дрожат руки. Я набираю воздуха, прежде чем развернуть крошечную ламинированную карточку, прикрепленную к цветку, который прислал Роб. Я воображаю, будто там написано нечто невероятное, удивительное, способное изменить все к лучшему.

«Ты прекрасна, Сэм».

«Я так счастлив быть с тобой».

«Сэм, я люблю тебя».

Осторожно я отгибаю уголок карточки и заглядываю внутрь.

«Лю тя…»

Быстро закрыв карточку, я убираю ее в сумку.

— Ух ты. Какая красивая.

Я поднимаю глаза. Девушка в костюме ангела стоит рядом и разглядывает розу, которую только что положила на парту, со сливочно-розовыми лепестками, словно из мороженого. Она еще не убрала руку, и сквозь кожу просвечивает паутина тоненьких голубых вен.

— Сфотографируй, — раздраженно предлагаю я. — Продержится дольше.

Она краснеет под стать розам в руках и, запинаясь, извиняется.

Прочесть записку, прикрепленную к этой розе, я не удосуживаюсь и остаток урока не свожу глаз с доски, чтобы Кент не подал мне знаков. Я так старательно избегаю Кента, что почти пропускаю момент, когда мистер Даймлер подмигивает мне и улыбается.

Почти.

После урока Кент догоняет меня. В руках у него сливочно-розовая роза, которую я нарочно оставила на парте.

— Ты забыла розу, — сообщает он; его волосы, как всегда, падают на один глаз. — Ну же, говори, не стесняйся: я забавный.

— Не забыла. — Я избегаю смотреть на него. — Она не нужна мне.

Украдкой я поглядываю на Кента и вижу, что его улыбка на мгновение блекнет. Затем она вновь сияет в полную силу, как лазерный луч.

— В смысле? — Он пытается всучить мне розу. — Разве ты не слышала, что чем больше роз получишь в День Купидона, тем выше котируешься?

— Вряд ли мне нужна помощь в этом отношении. Особенно от тебя.

Его улыбка окончательно вянет. Я ненавижу то, что делаю, но меня преследует воспоминание, или сон, или что это было: он наклоняется, и я воображаю, будто он собирается меня поцеловать, я уверена в этом, но он только шепчет: «Я вижу тебя насквозь».

«Ты не знаешь меня. Ты ничего обо мне не знаешь».

«Слава богу».

Я впиваюсь ногтями в ладони.

— Но с чего ты взяла, что эта роза от меня?

Его голос такой серьезный и тихий, что я вздрагиваю, уставившись в его ярко-зеленые глаза. В детстве мама шутила, что Господь покрасил траву и глаза Кента одним цветом.

— Но это совершенно очевидно.

Хоть бы он перестал так смотреть. Он набирает побольше воздуха.

— Слушай. У меня сегодня вечеринка…

В столовую влетает Роб. В любой другой день я подождала бы, пока он заметит меня, но сегодня не могу, а потому кричу:

— Роб!

Оглянувшись, он лениво машет мне рукой и поворачивается обратно.

— Роб! Подожди!

Я лечу по коридору. Не бегу — мы с Линдси, Элли и Элоди много лет назад пообещали друг другу не бегать в школе, даже на уроках физкультуры (посмотрите правде в лицо: пот и одышка не слишком привлекательное зрелище), — но близко к тому.

— Не гони, Саммантуй. Где пожар?

Роб обнимает меня, и я зарываюсь носом в его флиску. Она немного пахнет старой пиццей — не самый лучший запах, особенно вперемешку с мелиссой, — но мне все равно. У меня так дрожат ноги, что я боюсь упасть. Вот бы стоять и держаться за Роба вечно.

— Я скучала по тебе, — признаюсь я его груди.

На мгновение его объятие становится крепче. Но когда он поднимает мое лицо за подбородок, на его губах блуждает улыбка.

— Ты получила мою валограмму? — спрашивает он.

— Спасибо, — киваю я.

У меня сжимается горло. Только бы не разреветься! В его объятиях так хорошо, как будто они моя единственная опора.

— Слушай, Роб. Насчет сегодняшнего вечера…

Лихорадочно думаю, как продолжить фразу, но он перебивает меня:

— Ладно. Что случилось?

Немного отстранившись, я смотрю на него.

— Я… хочу… просто я… сегодня все вверх дном. Наверное, я заболела или… или еще что-нибудь.

Смеясь, он хватает меня за нос.

— Ну нет. Этот номер у тебя не пройдет. — Роб прижимается ко мне лбом и шепчет: — Я так давно мечтаю об этом.

— Знаю, я тоже.

Столько раз я воображала, как луна будет нырять среди деревьев, заглядывать в окна и высвечивать треугольники и квадраты на стенах; воображала прикосновение его флисового одеяла к обнаженной коже, когда я сниму одежду.

А еще я представляла, как Роб поцелует меня, когда все закончится, признается в любви и уснет с приоткрытым ртом, и я проберусь украдкой в ванную и напишу Элоди, Линдси и Элли эсэмэску: «Я сделала это».

Сложнее представить то, что будет происходить посередине.

В заднем кармане вибрирует телефон: новая эсэмэска. У меня екает сердце. Мне уже известно, что в ней написано.

— Ты прав. — Я обвиваю Роба руками. — Может, мне прийти сразу после школы? Проведем вместе весь день и всю ночь.

— Ты прелесть. — Роб отстраняется и поправляет рюкзак и кепку. — Но родители не уедут до ужина.

— Плевать. Посмотрим фильм или…

— К тому же, — Роб смотрит мне через плечо, — я слышал, что намечается вечеринка у… как там его… ну, парня в котелке. Кен?

— Кент, — машинально поправляю я.

Разумеется, Роб знает его имя — здесь все всех знают, — но это вопрос иерархии. Я вспоминаю, как сказала Кенту: «Странно, что я вообще помню, как тебя зовут», и мне становится дурно. Коридор наполняется голосами; люди снуют мимо нас с Робом. Я ощущаю их взгляды. Наверное, они надеются, что мы поссоримся.

— Точно, Кент. Может, загляну к нему ненадолго. Встретимся на месте?

— Ты правда хочешь пойти?

Я пытаюсь подавить нарастающую панику. Опускаю голову и смотрю на Роба снизу вверх, как Линдси смотрит на Патрика, когда ей по-настоящему что-то нужно.